Последнее пророчество - Андрей Легостаев Страница 25

Варрос сразу был переведен в разряд самых дорогих и перспективных гладиаторов, ничто, кроме королевской арены, ему больше не угрожало — не надо будет ублажать видом своей крови занюханных жителей провинциальных городков, где за время правления короля Мерналдита, как грибы после дождя, выросли амфитеатры для кровавых зрелищ.

Варросу было назначено индивидуальное обучение с лучшими учителями, хотя и продолжал он (до первого смертного боя) жить в общей казарме. Когда же он начнет выступать — будет жить один, чтобы никто не мешал, и питаться лучше… Но, честно говоря, Варросу не важны были условия бытия — он хотел познать все тайны искусства владения мечом, копьем, дубиной и вообще всем, чем можно сражаться. Образ капитана Антиша с ехидной улыбкой на лице время от времени вставал перед глазами.

И он учился, учился, учился — всему, кроме грамоты (не у кого было, читать и писать во всей школе мог лишь ланиста). Но для того, чтобы радовать королевский взгляд своей и чужой кровью, эти знания не требовались.

Варроса берегли до особо торжественного случая, не выпуская в групповых боях и не засвечивая его раньше времени. Почти все бойцы, что набирались одновременно с ним, уже погибли или были покалечены и отданы на кухню в прислугу.

Тем временем владельцы других гладиаторских школ, чтобы выслужиться перед королем, стали распространять слухи, что школа в Дахне совсем захирела, что ее выпускники никуда не годны и гибнут, как правило, в первых схватках.

Сийрас Калеподамок — вельможа, стоявший за школой, рассвирепел и организовал выступления, где его двадцать бойцов выступят один на один против двадцати лучших гладиаторов всех других школ — мол, выбирайте сами своих героев. Варроса эти паучьи игры не касались и известие, что он свое боевое крещение примет пред взором самого короля, который обожал гладиаторские бои, считая себя большим знатоком и ценителем, воспринял довольно равнодушно.

Варрос не считал, что познал все тайны боевых искусств, но смертный бой ему был только на пользу.

За десяток дней до выступления в казарму привели новичков. Варрос, как всегда, не обратил на них внимания — скользнул равнодушно взглядом и отвернулся. Но что-то в облике одного из них цепануло окраину памяти. Он резко развернулся:

— Унгин?!

Вновь прибывший внимательно всмотрелся в тренированное, ухоженное тело человека, окликнувшего его по имени. Посмотрел в лицо. Неуверенно спросил:

— Варрос?

— Я!

Старые друзья обнялись. Стражники бросили на них быстрый взгляд — не драка ли затевается, и вернулись каждый к своим занятиям. Прочие гладиаторы не обратили на них внимания, готовясь к ночному отдыху. Варрос кивнул товарищу детства на умывалку, где уже никого не было.

Что-то давно забытое шевельнусь в груди Варроса, на него словно пахнуло запахом родных гор. Но это что-то неуловимое тут же и пропало, забитое запахами гладиаторской казармы.

— Варрос! Ты жив! Я думал, что ты давно погиб! — воскликнул Унгин. — Как ты изменился, я бы тебя и не узнал — похудел, да еще эта борода! А в племени считали, что ты погиб. Там в окрестностях бродил белый житель гор, решили, что ты попался на его зов.

— Да, я его видел, — кивнул Варрос.

В гладиаторской школе от болтливости отучали любого, а Варрос этим особенно никогда и не грешил. Он смотрел на товарища детства и жалел, что позвал его. Говорить ему с ним было абсолютно не о чем. Родной остров и все, что с ним связано, умерло в его сердце навсегда. И хотя был очень маловероятен шанс, что он сойдется с Унгином на арене, Варрос точно знал, что, если это случится, он убьет его.

— Я так рад, что встретил тебя! — продолжал Унгин. — Лунгарзийцы напали на нашу стоянку, всех убили или забрали в рабство. Тарлак, наш с тобой учитель — помнишь его? — погиб с копьем в руках. Многие погибли, многих, кто послабее, убили. Не по-человечески убили, повесили на деревьях ногами вверх, словно скотину, перед тем как шкуру снять, бр-р. А я вот уж сколько дней в колодках, почти ничего не ел, все думаю о побеге. Наконец-то с меня сняли кандалы! Теперь я сбегу точно. Как я рад, Варрос, что встретил тебя! Вдвоем будет сбежать гораздо легче!

— Отсюда не сбежишь, — холодно ответил Варрос. Даже если Унгин через полгода будет отпущен в город, Варрос знал, что бежать ему не удастся — при малейшей попытке он будет схвачен и вывешен на стене школы всем в назидание. Были прецеденты. Варрос не желал такой смерти другу детства, хотя, по большому счету, ему сейчас было наплевать на судьбу Унгина.

— Отсюда не сбежишь, — повторил Варрос. — Лучше уж умереть на арене с мечом в руке, как полагается мужчине, чем висеть ногами вверх.

— Умереть на арене?! — гневно воскликнул Унгин. — Ради забавы этих проклятых лунгарзийцев? Я понимаю — умереть за родину, за племя, за себя…

— У меня нет родины, — без каких-либо эмоций в голосе произнес Варрос. — Она отвергла меня. И ты прекрасно знаешь почему.

Унгин смутился.

— Да, я помню, — ответил он. — И я никогда не забуду, что ты тогда сделал для меня. Но… Но сейчас это так далеко и неважно. Сейчас надо думать о побеге. Ты поможешь мне?

— Отсюда не сбежишь, — в третий раз сказал Варрос. — Надо смириться с судьбой, раз так порешили великие Зирива-ванат и Сугнуна, и умереть достойно — на арене.

— Ну уж нет! Умереть с мечом в руке — да, согласен. Но не ради чьей-то потехи! В последний раз спрашиваю: ты поможешь мне бежать?

— Нет.

Это «нет» прозвучало, как надгробный камень на надеждах Унгина. Он посмотрел на Варроса. Тот не отвел глаз. Молчание длилось долго, очень долго.

— Как знаешь, — наконец зло процедил Унгин, повернулся и, не оборачиваясь, пошел в казарму.

Варрос смотрел ему вслед, потом набрал в сложенные раковиной руки воды из каменного корыта и брызнул в лицо. Ему было не в чем себя упрекнуть. Он вздохнул и отправился спать — давно он уже не видел чудесных снов, посылаемых свыше, и начинал волноваться: не бред ли это воспаленного воображения, были ли они вообще?

Войдя в казарму, он успел заметить, как Унгин, словно ненароком, подошел к болтающему с товарищем, ничего не подозревающему стражнику и, будто случайно, толкнул его. Стражник от неожиданности повалился на второго, двое других вскочили со скамьи, но было поздно — в руках Унгина блеснул выхваченный из ножен зазевавшегося стражника меч. Прежде чем быть зарубленным тремя вооруженными, ко всему привыкшими стражниками, он успел заколоть того, которого обезоружил, и умер с мечом в руке и счастливой улыбкой на лице.

Усталые гладиаторы с интересом наблюдали за редким развлечением и не сводили взгляда с двух трупов, пока их не уволокли подоспевшие товарищи охранников.

Никто не пошевелился, чтобы не попасть под горячую руку. Двоих новичков, что прибыли в школу с Унгином, тут же увели, и больше Варрос их никогда не видел.

Дней через полдюжины Варроса увезли в столицу — на следующий день готовились выступления перед самим королем Мерналдитом. По давней традиции, истоков которой уже никто не помнил, перед смертным поединком будущих противников селили на ночь вместе — чтобы получше узнали друг друга.