Портал - Екатерина Гуреева Страница 24

Когда мне было десять, я и мой шестилетний братишка остались сиротами. Наши родители погибли на лайнере, который пошел на морское дно. Эта утрата заставила нас моментально повзрослеть, взглянуть на жизнь другими глазами.

Родной дядя, брат нашего с Доми отца, приютил нас у себя на ферме, научил зарабатывать, а не получать хлеб просто так. Я благодарен ему. Он позволил нам учиться, надеяться и верить в успех. Но ни я, ни Доминик не видели своей жизни на полях и в хлеву, с коровами и курочками.

Полученный в то время опыт был бесценен. Джордан оказался очень понимающим человеком. Он не мешал нашим увлечениям, поощрял нас и верил в то, что мы непременно станем хорошими людьми, обзаведемся семьями, гектаром земли и будем так же, как он, обрабатывать землю для пропитания человечества.

Но я не мог полностью отдаваться этим занятиям, но часто пропадал с камерой, фотографируя всех и вся. Мне нравилось созерцать на снимке застывшее мгновение, которое уже не вернешь: улитку на капустном листе, мощного быка, смотрящего на закат. Я тогда в первый раз заинтересовался, о чем он думает. Неужели о траве? Или он тоже может ощущать свою силу и любоваться прекрасной природой Англии?

Но в доме дядюшки Джордана произошло еще одно событие, которое, возможно, поставило крест на моей карьере фермера.

Однажды дядя вошел в кухню с суровой физиономией и сказал мне металлическим голосом:

– Идем, Майкл, пришло время и тебе поучаствовать в серьезном и очень прибыльном деле!

Я молча последовал за ним. В хлеву нас дожидался бык по кличке Леон.

Я помнил его еще теленком – я кормил его из соски молоком, чистил его стойло, пока Леон пасся с коровами на лугу.

И теперь я стою и молча наблюдаю, как мой дядя берет дубину.

– Появятся деньги, сможешь купить себе самую лучшую камеру, Майки.

В такие моменты ты осознаешь, что животные тоже имеют чувства. Им свойственен страх, их глаза беспомощно спрашивают: за что ты так со мной? Что я тебе сделал? Мы же были друзьями. Мы топтали одну и ту же траву, дышали одним и тем же воздухом. Кто дал тебе право отнимать жизнь? Когда ты успел назвать себя богом и вершителем судеб?

– Я не смогу, дядя, – горько отвечаю я.

– Я тебя об этом и не прошу. Только смотри…

– Зачем? Мне не нужна камера, я и старой обойдусь!

– А на какие деньги, скажи, я должен покупать твоему брату компьютер, чтобы он так же, как и ты, смог исполнить свою мечту? Видишь, я на все ради вас иду, а ты не способен хладнокровно выстоять и минуты!

– Он не должен терпеть боль и не должен расплачиваться жизнью за чьи-то глупые желания…

Дядя безжалостно режет Леона по горлу. От вида крови, хлынувшей потоком, меня выворачивает наизнанку.

– Мальчишка, я думал, ты повзрослел. Мы с твоим отцом знаешь, сколько скота постреляли! Это бизнес, ничего личного. Люди едят мясо, им плевать на чувства баранов, они даже не задумываются о подобном.

– А вдруг мы для кого-то – такой же скот! Если бы к тебе обратились существа, во много раз разумнее человека, с предложением стать гастрономическим чудом уходящего тысячелетия?

– Шутник, – ворчит дядя, засаживая лезвие глубоко в плоть.

– Ненавижу людей, жрущих трупы. Мерзкие, отвратительные стервятники.

Тогда я убежал из дома в первый раз.

Доминик нашел меня на том лугу, где любил жевать траву бык Леон. Я не смог спрятать слезы и покрасневшее лицо: брат внезапно подкрался сбоку.

– Джордан велел тебя разыскать, – говорит Доминик тихим голосом. – Ужин почти готов, идем.

– Доми, тебе четырнадцать. Есть хоть что-нибудь в этом мире, за что ты готов побороться?

– Да, в первую очередь за тебя, Майки. И для этого мне срочно нужен компьютер, если ты, конечно, помнишь и о моей мечте…

За столом собирается трое членов семьи: я, мой брат и дядя. Дядя, словно назло, наполняет мою тарелку мясными рулетами, котлетами и запеченной индейкой. Смотрит на меня из-под густых черных бровей с разочарованием.

– Ты теперь не будешь это есть?

Обычно у Джордана строгий голос, но сейчас он звучит снисходительнее.

Я ничего не ответил.

– Ты иди, расскажи о своем гуманизме людоедским племенам. Они оценят по достоинству мораль вкусного белого человечка.

– Леон был не просто бык. Он жил, чувствовал и все видел. Он знал об отношении к себе. Как ты не можешь понять, дядя, что убийство никогда не найдет себе оправдания?

– Даже если оно спасет невинные жизни?

– Спасение не в поедании плоти. Ты меня не слушаешь.

– Все, я не хочу больше это выслушивать в своем доме. Либо ешь, либо проваливай к себе в комнату.

Я выбрал второе, и с тех пор перестал есть мясо: у меня всегда перед глазами возникают перепуганные грустные глаза Леона.

Я и не замечаю, как останавливаюсь напротив лавки «Талисманы & Обереги».

Я не надеюсь на радостный прием. Адмунт Риз в этот раз имеет полное право меня игнорировать. Жаль, что тогда я не созрел для серьезного разговора и не поверил ему.

Несколько минут я провожу около витрины, тщетно пытаясь рассмотреть через полупрозрачное стекло голову с седыми волосами. Дверь не поддается, и я уже собираюсь сесть в машину, как вдруг щелкает дверной замок, скрипят несмазанные петли. В проеме появляется голова старика. Его лицо вмиг оживает при виде меня: