Заговор Черной Мессы - Андрей Белянин Страница 24

– То-то и оно, что крыть тебе нечем, – глубокомысленно заключил Горох. – Тяжела служба милицейская, все понимаю, а помочь не могу. Хочешь, кошелек верну? Только по-тихому, пока никто не видит…

– Да ладно… не надо. Бояре правы, никакой награды я пока не выслужил.

– Это правильно. – Государь сунул было руку за пазуху, как бы в поисках кошелька и, удовлетворенно нащупав его, оставил на том же месте. – Чем до вечера заниматься-то будешь?

– В немецкую слободу пойду, хочу там попристальней оглядеться.

– Дело говоришь. А я, пожалуй, уж ни на какую охоту не поеду. Медведей да зайцев в зиму бьют, глухарей да уток – по осени, а за мелким сором мне соколов гонять неохота.

– Тогда честь имею. – Я развернулся на выход.

– Эй, погоди! – задержал меня царь. – Ну-ка… покажи еще разок, как это ты так лихо руку крутить навострился…

После третьей попытки Горох уяснил механизм приема и, наскоро попрощавшись со мной, убежал тренироваться на стрельцах. Я отправился восвояси… Во дворе ожидала моя команда.

С той же стрелецкой охраной мы направились в сторону немецкой слободы. Митька, как ни в чем не бывало, вертелся вокруг нас с Ягой, донимая меня вопросами:

– А что царь-то сказал?

– Ничего особенного, уточнил отдельные моменты по ходу следствия.

– И все? Эхма… я-то думал, что он вам кошелек с червонцами обратно вернет.

– Нет, я отказался.

– Чего?! – едва не взвыл Митька, выпучив глаза.

– Отказался, отказался, – спокойно подтвердил я, – материальное поощрение мы пока еще не заработали, но…

– А что «но»? – с надеждой протянул герой.

– Но у меня осталась устная царская благодарность!

Митька решил, что я над ним издеваюсь, изобразил глубокую обиду и было ускорил шаг, но Баба Яга задержала его за рукав и елейным голоском начала тонкий психологический допрос:

– А что, Митенька, как нонешние купцы с покупателями себя ведут, не грубят ли?

– Грубят! – мгновенно «включился» в игру наш младший сотрудник. – Еще как грубят, и обзываются неприлично, и обвешивают безбожно. А с капустой квашеной вообще что удумали?! Сверху в бочонок сухую да кислую валят, а сочную да ядреную внизу держат! Тетка Матрена эта не иначе как враг идейный, потому что с капустой такое творит – не дай бог…

– Ох, ох, и не говори, милый, – участливо подпела бабка. – А я-то, старая, хотела ткани бархатной на кацавейку прикупить, да боюсь одна идти – еще недомерят…

– Недомерят! – категорично подтвердил Митька. – Лавочники, они ж, паразиты, вконец стыд и совесть потеряли. Недомер, недовес, товар лежалый… Вот тетка Матрена, например, уж на что честное лицо делать научилась, а сама в капусту так и норовит вместо брусники калину подсыпать!

– Ай-ай-ай… Да как таких людей только земля носит? И ты говоришь, в тряпичном ряду тоже безобразие творится? Надо беспременно Никите Иванычу доложить, а то ведь, поди, уже покупатели вовсю жалуются?

– Жалуются! Сам слышал! Вот на днях буквально при мне скандал был… Мужик какой-то черную ткань у купца Кондрашкина требовал, а тот не завез. Сует ему под нос синюю да коричневую, а черной-то и нет! Я было ближе протолкался, чтоб поддержать да возмущение солидарное выказать, только глядь – а и нет никого. Один купец за прилавком озирается… Увидел меня – креститься начал, я ить тогда с рогами был. Ну да, меня с цели не собьешь, развернулся я, да напрямую к тетке Матрене. Что ж ты, говорю, ведьма старая, делаешь? Разве это вкус? Разве у капусты квашеной, да с брусничкою, такой вкус быть должен?

– Разберусь я с ней, как бог свят разберусь! – от души пообещала Яга. – Вот ведь времена, прибудешь в лавку – ни товара, ни обслуживания. Я бы на месте мужика того прямо в отделение так и пошла. Надо бы его найти и свидетельские показания к делу пристроить. Он из себя-то каков?

На этот раз Митька на удивление долго молчал, чесал в затылке, морщил лоб, искренне пытаясь вспомнить.

– Нет, не могу сказать, бабуля… Обычный такой. Как все. Только вот… не наш он.

Баба Яга бросила на меня выразительный взгляд. Я слегка кивнул, что ж – многое становилось понятым.

В отделении нас ждали. Стрельцы из еремеевской сотни доложили о некоторых мелких проступках, паре семейных скандалов, поимке одного конокрада и одной попытке церковного самосуда. Последнее меня заинтересовало, тем более что с остальным стрельцы разобрались собственными силами.

– Богомаза одного знаменитого от отца Кондрата с братией едва отбить успели.

– Странно… Отец Кондрат всегда производил впечатление человека солидного, уравновешенного, он даже голоса никогда не повысит. При мне, по крайней мере…

– Ну, вообще-то, – замялся стрелец, – батюшка наш порой… себе позволяет. Редко, конечно, по большим церковным праздникам. Как он говорит: «Питие – не грех, в меру, в потребное время, во славу Божию!»

– Это уже интересней, – воодушевился я, цитата мне понравилась, – и что же учудил наш преподобный, находясь в состоянии алкогольного опьянения?

– Богомаза приезжего начал доской иконной по башке бить. Два дьякона вмешались было, а как увидели, чего этот иконописец там намалевал, так и сами рукава позасучивали… Он кое-как вырвался, да в бега! Отец Кондратий с дьяками – за ним, кадилами над головой крутят, матерят его всячески, мы, когда увидали, еле отбить успели…

– Где задержанные?

– А… это… можно разве? Духовных-то особ в отделение особо не потащишь, проклянут еще…

– Перед законом все равны, – наставительно отметил я. – Пока еще церковь никто не отделял от государства, это будет сделано гораздо позднее, в двадцатом веке. Ладно, а пострадавший куда делся?

– А вот его мы в поруб запихали, – облегченно вздохнул стрелец. – Ему там сейчас самое безопасное место, еды мы оставили, пущай переночует парень, а?

– Ну… вообще-то это у нас камера предварительного заключения, а не гостиница. Но, с другой стороны, темнеет уже, гнать человека на ночь глядя – тоже не дело. Ладно, утром сам с ним поговорю.

Я прошел в терем, Яга уже вовсю хлопотала у печи, а Митька скромненько сел в сенях. Видимо, не хотел слишком уж часто мозолить нам глаза – вдруг я вспомню, что собирался его уволить? От плотного ужина я принципиально отказался, больно надо с набитым желудком в седле трястись… Яга поворчала для порядка, но уступила и, усевшись напротив, начала неторопливый инструктаж:

– К лешему пойдешь пешим, он коней не жалует. Оружия с собой тоже никакого не бери, смыслу нет – саблей его не изрубить, пулей не застрелить, а пушку ты, что ж, на своем гробу потащишь? Неча хозяина зря гневить, так иди… В провожатые тебе клубочек дам, куда он покатится, туда и ты ступай. От меня привет передавай, да особо не расписывай – решит еще, что я ему намеки делаю. Мне ж потом хоть в лес не заходи, любая кикимора пальцем тыкать будет…