Заклинатель - Александр Прозоров Страница 24

— И скоро возьмут?

— Да кто же его знает? — пожал плечами боярин. — Ратное счастье переменчиво. Опять же под Вену сию не токмо Германская империя — вся прочая Европа силами собралась. Чуют, что конец им настает, от и ложатся костями, лишь бы османов остановить. И французы-кавалеры туда воевать пришли, и англичане, и фряги, и испанцы имеются. А сарацины, сказывали, ныне еще и с персами войну тяжкую ведут, и в Египте далеком. Разом на три стороны мечом тяжко махать. Могут и отступить, иные компании поперва закончить, а опосля к Вене вернуться. А могут с персами замириться и всей силой на схизматиков надавить. Тогда, само собой, не устоит империя. И прочие страны сгинут. Но то вряд ли. Чего османам в нищей Европе искать? От Персия — то другое дело. Там есть чего ради сразиться. Европу же султан всегда взять успеет.

— А если все же возьмет?

— Ну, — опять пожал плечами боярин Коза, — тогда французские кружева мы станем звать османскими…

Бояре дружно захохотали.

Зверев спрыгнул с полка, начерпал из ушата в деревянную шайку воды, опрокинул на голову, смывая пот, растерся щелоком, снова ополоснулся. В голове же пульсировала мысль о том, что Османская империя начала наступление на Европу. Не то чтобы он сильно беспокоился об этой россыпи мелких разбойничьих стран — но зеркало Велеса сказывало, что после покорения Европы султан повернет свое оружие на Русь. Неужели оно все-таки право? Зеркало право — а не он со своими знаниями из школьного учебника? Лучше надо было учиться, лучше…

— Сколько же у османов времени займет, чтобы всю Европу покорить?

— Кто же их знает? Коли напирать сильно не станут, то лет за десять, двадцать. А нажмут всей мощью — могут и за пару лет одолеть. С кем им там сражаться-то? Голытьба одна. [15]А ныне и вовсе там разброд полный. Веры никакой не стало. Кальвинисты, лютерцы, римские проповедники — все за своих богов ратуют, умы смущают, истинной веры нет… — Боярин перекрестился. — Меж собой то и дело сцепляются, дела ратного не знают. Как они, друг на друга волком глядючи, супротив этакой силищи устоят? Да никак!

— Как бы после Европы на нас сарацины не повернули, — угрюмо высказался Андрей, опрокинул на себя еще одну шайку и пошел из бани.

В предбаннике оказалось, что гостям хозяин приготовил подарки — те же свободные атласные рубахи, но шитые по подолу и вороту не катурлином, как у холопов, а золотой и серебряной нитью, с жемчужными пуговицами. Последних, правда, на косоворотке было всего две — но все равно приятно.

Следом за новиком в прохладу дома выбрались остальные бояре, переоделись в чистое, опоясались, вышли в трапезную — но тут уже убирали. Дворня уносила опустевшие блюда, грязные ковши, полупустые кувшины и не совсем свежие, пусть и нетронутые, яства.

— Василий Ярославович! Ну наконец-то! Уж заждался тебя и Андрея, ох, как заждался!

Боярина Ивана Кошкина, хозяина дома, было и не узнать. Разумеется, шрам через щеку никуда не делся, но краснота с лица сошла, сменившись светло-коричневым загаром, а реденькая по весне бородка теперь стала вполне благообразной и ухоженной: снизу будто разрезанная, она разводилась на стороны с легким закручиванием, подобно «буденовским» усам. Одет придворный боярин был в свободную ферязь, так щедро расшитую золотом и украшенную самоцветами, что она вполне могла заменить панцирь; рукава рубахи наружу выглядывали шелковые, тонкие и полупрозрачные, как вуаль. Красную соболиную шубу хозяин сбросил на скамью: чего красоваться перед своими?

— И ты здравствуй, друг мой юный, — троекратно расцеловавшись с Лисьиным, хозяин раскрыл объятия Андрею. — О тебе, кстати, государь несколько раз вспоминал, спрашивал.

— И как он ныне?

— Все тот же, — дернул щекой боярин. — Тираны, бояре Шуйские, его, знамо дело, ни к мастерству ратному, ни к веселью обычному, ни к делам княжеским не подпускали. Одного, что узника, держали. Оттого и привык он един, что дуб на опушке, стоять. Все в светелке остаться норовит, с людьми знается мало, а доверяет разве мне, братчине нашей, да воспитателю своему. Я не сказывал? Воспитателя государева, Федора Воронцова, я из поруба выпустил, да дядюшку его, старого Ивана Вельского. Он уж и не ходил, старик. Хотя ныне вроде отлежался. Меня встречал в кресле, не на перине, как ранее. Еще иных сторонников великого князя отпустил, коих Шуйские заковали. Глинские многие в Москву воротились. Родственники государевы по матери его. Однако же стража возле Ивана наша стоит, от братчины. Иной он не доверяет, да и мы так просто пост свой не отдадим… — Кошкин широко улыбнулся. — Глинские сему не противятся. Шуйские зубами скрежещут, но сделать супротив воли государевой и сабель наших ничего не могут. Не станут же они сечу во дворце затевать! Тогда враз видно станет, кто против великого князя злоумышляет, на чьих руках его кровь.

— А нападение на великого князя, то, лесное… Расследовали?

— Нет, новик, — нахмурился боярин. — Не удалось. Я, как в Кремле, во дворце осмотрелся, послал людей, дабы старшего Шуйского, Андрея задержать. Но про то люд московский прослышал, что на князя великого злоумышляли, что более не при власти Шуйский. Разогнали на улице холопов, боярина Певина оттащили, да и забили вора на месте, на куски порвали. Ненавистен был больно. Посему от него ничего прознать не удалось. Из трех раненых душегубов ни един не знал ничего толком. Хоть и на дыбе, а все одно сказывали: наняли их в Литве ради ратного дела. А какого — сами не ведали. Указали к сече быть готовыми — они и пошли. Воеводу же средь павших не узнали. Ушел, подлец. Опознали двух бояр новгородских. Хотели в Новагороде сыск учинить, да родичи их клялись Богом, что не ведали о делах предателей сих, подарки богатые дарили, государю крест на верность прилюдно целовали. Просили мы у великого князя, чтобы позволил прочих Шуйских под стражу взять, но он не дозволил. Сказывал, прощает. Набожен он зело, а Господь велит прощать. На сем сыск и кончился.

И опять Андрей неприятно удивился тому, как точно совпадают реальные события с тем, что предсказывали Лютобор и зеркало Велеса. Покушение предотвращено — но покушавшиеся уцелели. И наверняка уже затевают новое нападение.

— Да-а, о чем это я… — задумчиво зачесал во лбу Иван Кошкин. — Э-э… бояре… Вы это… Стало быть, боярам Козе, Пашохину, Русину и Соколову завтра на службу в покоях великого князя заступать. А государь наш все больше у себя в светелке сидит, книжки читает, музыку сочиняет разную [16]… Да! — наконец хлопнул он себя по лбу. — Вспомнил! Э-э… Здесь, пожалуй, пусть дворня новый стол накрывает, а мы пока в горницу наверху пройдем. Там вам расскажу все, о чем речь сегодня шла.