Цена принцессы - Лана Ежова Страница 23

А потом пришла злость. Он меня лапал? Да как он посмел!

Лишь оказавшись в землянке, поняла, что за вспышкой ярости позабыла о страхе. Впору задуматься, а не заметил ли мои проблемы герцог и не вздумал ли решить их таким нетрадиционным способом? Переключив внимание на другое, заставляя испытывать иные эмоции? Нет, нет… Это, разумеется, бред и мои фантазии.

– В следующий раз можно и без рук, – прошипела я едва слышно.

– Вы против, чтобы я вам помогал? Думаете, что достаточно ловки, чтобы не сломать себе что-нибудь, прыгая в темноту? – удивился мой низвергнутый с пьедестала герой.

– Вы поняли, о чем я!

– Нет. О чем вы?

Я разозлилась сильнее.

– Вы коснулись меня неподобающим образом, – пересилив гнев и стыд, объяснила ему.

– Разве мужчина может касаться неподобающим образом женщины? – невинно, слишком невинно спросил Холгер. И, помедлив, добавил: – Когда помогает ей?

– Вы меня… – не договорила, наконец-то поняв, что он смеется.

Гад! В такой ситуации задевать… Какой же он все-таки гад!

Протиснувшись мимо герцога, пошла на неяркий свет. Точнее, согнувшись, едва ли не поползла на коленках. Землянка оказалась низким горизонтальным туннелем, и только вертикальная часть, то есть вход, позволяла стоять в полный рост.

Сделав шагов десять-двенадцать, поняла, что ошибалась – я попала в комнату довольно просторную для подземного сооружения. К слову, построили его добротно, на года – дубовые бревна укрепляли в некоторых местах стены, что уменьшало риск обвала. Тот, кто рыл землянку, подошел к делу серьезно.

Комнатушку золотые огоньки чародея освещали достаточно хорошо, чтобы я сразу увидела человека. Женщину. Она лежала на спине, привязанная за руки грубой веревкой к одному из столбов. Лежала голая на ворохе тряпья, вся в темных пятнах и царапинах. Лежала, не подавая признаков жизни.

– Ты хотела найти девчонку, Рина? Вот, займись ею, пока она не перешагнула грань, откуда можно вернуть только нежитью.

Охнув, я бросилась к Лине.

Запах крови и чего-то еще, странного и неприятного до тошноты, ударил в нос. Стараясь дышать через раз, я активировала артефакт исцеления.

– Обезвоживание, потеря крови, гематомы, ушибы, внутренние повреждения женских органов высокой степени тяжести… – Пока артефакт монотонно перечислял, я старалась успокоиться.

Под ладонью, которую я опустила на грудь Лины для лучшего контакта с чарами кулона, было липко. И я поняла, чем еще воняло, кроме крови… И меня чуть не стошнило от отвращения.

Девушку похитили, чтобы надругаться. И отпускать ее отсюда никто не собирался.

Когда артефакт начал экстренное лечение, прерывисто попросила:

– Перережьте веревку!

Чародей беспрекословно выполнил просьбу, а затем попытался обнять меня за плечи. Я чуть отклонилась, едва не завалившись боком на земляной пол.

– Не надо, пожалуйста…

Убегать сейчас – значит, лишить девушку шанса на спасение. Но и терпеть прикосновения, видя все это, невыносимо. О Милосердная, кажется, я снова начинаю бояться и ненавидеть мужчин…

– Ты дрожишь, Рина, я хотел всего лишь поддержать тебя.

Как ни была абсурдна ситуация, но объяснение прозвучало искренне. Покосившись на Тенебриша, удивилась, увидев на его лице сочувствие. Да, бедная девочка выглядела так, что невольно проснется жалость и у темного.

– Рина, ты побледнела. Хватит, не перенапрягайся, оставшиеся ранения у нее пройдут и сами.

Я сжала зубы. Жалость? Ха! Да он ее не знает! И вообще, как может жалеть жертву тот, кто несколько часов назад принудил, а потом выпил жизнь другой женщины?

Я ощущала, как сочувствие к девушке и страх оказаться в подобной ситуации отступают под напором гнева. Ярость захлестывала меня. Я ощущала острое желание врезать его темнейшеству. И держалась изо всех сил. Надо помнить о Мизгире, о троне предков… и пока молчать.

Увы, совсем молчать не вышло.

– Что? Пройдут сами? Да как вы можете так говорить?

Ответ поразил до глубины души:

– Девок в стране много, принцесса – одна.

Какой же он бессовестный и циничный! Истинный темный! Темный?.. Точно! Я подзабыла об этом. А когда вспомнила, меня отпустило.

И все-таки чувство справедливости заставило поправить:

– Две принцессы.

– Одна. Половозрелая, которая должна стать королевой, одна, – настойчиво подчеркнул Тенебриш.

Для него именно половая зрелость важна? Ладно, я не буду спорить больше.

Так как я не стала возмущаться, дальнейшее лечение происходило в тишине. Ну, почти в тишине – где-то осыпалась земля, что-то или кто-то шелестел в темноте, перебирая маленькими лапками… Как же я ненавижу пауков и змей!

– Все? Ты закончила? – спросил чародей через некоторое время.

– Почти, – покачала я головой. – Ей нужно поспать, а потом попробую стереть страшные воспоминания. До жриц Милосердной Матери мне далеко, я не умею лечить душу, но приглушить боль смогу…

Тенебриш не дослушал.

– Кайрон, можешь выносить девицу.

И так он равнодушно это произнес, как будто о мешке с зерном, что новая волна возмущения поднялась в душе. Лишь усталость не позволила мне вновь вспыхнуть гневом и раскрыть рот.

Герцог, быстро сбросив расстегнутую куртку, молча снял черную рубашку и бережно завернул в нее спящую Лину. Усыпляя, я не пожалела силы артефакта – пройдут минимум сутки, прежде чем она проснется.

Выбраться наверх оказалось сложнее, чем спуститься. Я считала, что Холгер приставал? О нет, он действительно помогал. А вот чародей… чародей откровенно схватил за попу, когда подсаживал. К счастью, в тот же момент руку подал герцог – и я вылетела из землянки, как на крыльях. И мои щеки горели огнем.

Пеньковцы сгрудились вокруг спящей девушки, которую держал ее старший двоюродный брат. И роптали:

– Бедная девочка…

– Кто это сделал? Кто-то заезжий?

– Ага, и землянку успел выкопать? И кровью платок измазал, чтобы мы подумали, что ее волки разорвали?

– Лина собирала солодку от кашля для матери – все в поселке об этом знали.

– Нет, из наших никто не мог. Это чужак.

– Да, кто-то из чужих, наши не могли. Это же зверство…

– Зверь, да! Человеком его назвать нельзя.

– Яйца бы ему отрезать за такое!

– Не, вздернуть на сосне за яйца!..

Мужчины стояли, переполненные разрушительными эмоциями, яростно потрясали кулаками, разговаривая на повышенных тонах. Переходя от сочувствия – к гневу, от растерянности – к желанию мстить.