Кто боится смерти - Ннеди Окорафор Страница 23

Мужчина одной рукой жонглировал большими синими каменными шарами. С такой легкостью, что я заподозрила – без чар тут не обходится. «Он мужчина, ему можно», – подумала я с досадой. Со дня, когда Аро второй раз выгнал меня, прошло три месяца. Не знаю, как я продержалась это время. Кто знает, когда мой кровный отец снова нападет?

Луйю, Бинту и Дити жонглер не впечатлил. Был День отдыха. Сплетничать им было интереснее.

– Говорят, Сиху обручилась, – сказала Дити.

– Родители хотят вложить ее выкуп в свое дело, – сказала Луйю. – Замуж в двенадцать – можете такое себе представить?

– Может быть, – тихо сказала Бинта, глядя в сторону.

– Я могу, – сказала Дити. – И я не против, чтобы муж был намного старше. Тогда он будет хорошо обо мне заботиться.

– Твоим мужем будет Фанази, – сказала Луйю.

Дити гневно закатила глаза. Фанази до сих пор с ней не разговаривал.

Луйю засмеялась:

– Вот увидишь, я права.

– Ничего я не хочу видеть, – пробурчала Дити.

– Я хочу замуж как можно скорее, – сказала Луйю, лукаво улыбаясь.

– Это не повод для замужества, – ответила Дити.

– С чего ты взяла? Люди и не по таким поводам женятся.

– Я вообще не хочу замуж, – пробормотала Бинта.

Мне и без замужества хватало проблем. К тому же эву не годились для брака. Это опозорило бы семью. А у Мвиты не было семьи, чтобы нас поженить. При всем при том я задумывалась, каким было бы соитие, если бы мы были женаты. В школе нас учили женской анатомии. В основном тому, как родить ребенка, если рядом нет целителя. Нас учили, как предотвратить зачатие, хотя никто не понимал, зачем это может быть нужно. Нам рассказывали, как работает пенис. Но мы пропустили раздел о том, как возбуждается женщина.

Прочтя эту главу сама, я узнала, что обряд одиннадцатого года лишил меня не только настоящей близости. В языке океке нет слова для кусочка плоти, который от меня отрезали. Есть медицинский термин, взятый из английского – клитор. Удовольствие женщины во время соития зависит в основном от него.

Почему, во имя Ани, его удаляют? Я недоумевала. У кого спросить? У целительницы? Так она присутствовала при обрезании! Я вспомнила яркие электризующие ощущения от поцелуев Мвиты, возникающие перед тем, как приходит боль. Неужели меня испортили навсегда? И ведь меня даже не заставляли это делать. Я отключилась от болтовни Луйю и Дити о замужестве и стала смотреть, как жонглер, подбросив шары, делает кувырок и ловит их. Я хлопала, и жонглер мне улыбался. Я улыбалась в ответ. Когда он заметил меня, то сначала посмотрел внимательней, а потом отвел взгляд. Теперь я была его самым ценным зрителем.

– Океке и нуру! – провозгласил кто-то.

Я подскочила. Это была очень-очень высокая и крепко сложенная женщина. Длинное белое платье с облегающим лифом подчеркивало полную грудь. Ее голос легко перекрыл шум базара.

– Я принесла новости и истории с Запада, – она подмигнула. – Те, кто хочет их знать, возвращайтесь сюда после заката.

Затем она эффектно развернулась и покинула базарную площадь. Возможно, она делала это объявление каждые полчаса.

– Пфф, кому охота слушать плохие новости? – проворчала Луйю. – Нам хватило фотографа.

– Согласна, – сказала Дити. – В конце концов, сегодня День отдыха.

– Все равно с тамошними проблемами ничего не поделать, – сказала Бинта.

Больше моим подругам было нечего сказать на эту тему. Обо мне, о том, кто я есть, они забыли или просто не учли. «Тогда я пойду с Мвитой», – подумала я.

По слухам, сказительница, как и фотограф, пришла с Запада. Мама не хотела никуда идти. Я ее понимала – она отдыхала в объятиях Папы на диване. Они играли в манкалу. Собираясь уходить, я почувствовала укол одиночества. ^[2]

– А Мвита там будет? – спросила мама.

– Надеюсь. Он должен был за мной зайти.

– Потом сразу домой, – сказал Папа.

Городскую площадь освещали фонари с пальмовым маслом. Перед деревом ироко установили барабаны. Пришло немного людей, в основном пожилые. Среди молодежи был Мвита. Даже в тусклом свете я легко его разглядела. Он сидел с левого края, привалившись к плетню из рафии, отделявшему базарные прилавки от прохожих. Рядом с ним никого не было. Я села к нему, и он обнял меня за талию.

– Ты собирался зайти за мной.

– У меня была другая встреча, – сказал он с легкой улыбкой.

Я замолчала от удивления. Потом сказала:

– Мне все равно.

– Нет.

– Нет, все равно.

– Ты думаешь, что это другая женщина.

– Мне все равно.

Разумеется, мне не было все равно.

За барабаны сел человек с блестящей лысой головой. Его руки выбили негромкую дробь. Все замолчали.

– Добрый вечер, – произнесла сказительница, ступая в круг света.

Все захлопали. Я широко открыла глаза. С ее шеи свисал на цепочке панцирь краба – маленький и изящный. Белый, он сиял в свете фонарей, выделяясь на фоне кожи. Он точно привезен с одной из Семи рек. В Джвахире ему нет цены.

– Я бедная женщина, – сказала она, окидывая взглядом немногочисленную публику, и показала на калебас, украшенный оранжевыми стеклянными бусинами. – Вот это я получила в обмен на одну историю в Гади, общине океке возле Четвертой реки. Вот как издалека я пришла, люди. Но чем дальше на восток я продвигаюсь, тем беднее становлюсь. Все меньше людей хотят слушать мои впечатляющие истории, а я хочу рассказывать именно их.