Дороги скорби - Павел Серяков Страница 22

Всякий раз, когда по долгу службы я оказывался на севере Гриммштайна, а именно в герцогстве, именуемом Врановым краем, я сталкивался с рядом местных обычаев, суть которых не сразу давалась моему осмыслению, а подчас не давалась и вовсе. Вранов край, дорогой мой друг, — место удивительное, и, ежели у тебя появится охота разузнать о нем больше, настоятельно советую забыть о фолиантах, что хранятся в главной златоградской библиотеке. Я нисколько не умаляю заслуг монахов, трепетно фиксирующих каждое событие в истории нашего дорогого отечества. Прошу лишь помнить о том, что монах — человек избирательный и в вере своей непоколебимый. Ни для кого не секрет, что, будь люди в рясах чуть более снисходительны к прошлому, людям будущего было бы известно значительно большее количество народных песен, поэм, вис и былин, но вышло, как вышло, и все наследие наших предков в одночасье стало ересью, а значит, оказалось недостойным быть запечатленным на пергаменте. Да, друг мой, ежели у тебя появится интерес к истории края Вранов, не раздумывая седлай коня и отправляйся на север.

Говоря о традициях, мне вспомнилась одна история, и ты удивишься, но её я узнал не от своей бабушки. Человек, занимавшийся моим воспитанием, не стал бы рассказывать мне о так называемой Гончей. Оно и к лучшему. То, что я собираюсь тебе рассказать, сам я услышал во Врановом крае, но, как и иные, она относится к историям ведьм круга Рогатого Пса. Действие её разворачивалось во времена жизни уже знакомого тебе Рихтера Крысы, стало быть, во времена, нареченные Темными.

Однажды мой горячо любимый правитель отправил меня со срочным поручением во Врановы земли. Поездка из Златограда была долгой и утомительной, но, поскольку копыта моего рысака стучали о вытоптанную землю торгового тракта, путь оказался легок, а главное, безопасен. Передав послание герцогу Августу Вранову — сыну Дитриха Вранова, и получив ответ, я должен был сменить коня и немедля отправиться обратно в Златоград; так бы я и поступил, но злоключение перечеркнуло все планы твоего покорного слуги.

Ответ герцога я получил лишь вечером и, решив не ломать коню ноги, принял решение задержаться в Гнездовье на одну ночь. Обрадовавшись тому, что в кои-то веки мне представилась возможность выспаться на приличной койке, я решил отметить удачу кружечкой темного пива и, не теряя времени, убыл в корчму «Сизый перепел», что находится на пересечении Скобяной и Чернильной улицы. Публика, собравшаяся в «Перепеле», была веселой, шумной, но безобидной, ибо корчмарь Колман не терпел пьяных мордобоев и при необходимости в компании сыновей мог выбить дурь из каждой буйной головы, потерявшей контроль над нравом. Надо сказать, что время, проведенное в компании мастеровых, торговцев и других горожан, пролетело так же стремительно, как стрела на турнире Святого Хартмута, а потому я покинул корчму уже поздней ночью, пребывая в изрядном хмельном блаженстве.

В час, когда я явил свое великолепие в корчму, на улице было до омерзения душно, и потому, что дышать становилось все труднее и труднее, я сделал вывод — ночью будет гроза и лучше бы мне вернуться под крышу до её начала. Увы, вышло, как вышло. Не видя ни зги, я пошатываясь брел вверх по улице, то и дело поскальзываясь на мокрой брусчатке. Лило, одним словом, как в судный день, и ни о какой надежде просушить к утру вещи не шло и речи. Ты, дорогой мой друг, думаешь, что, говоря о злоключении, я имел в виду подхваченную в ту ночь хворь? Нет, я неспроста заговорил о традициях. Будь я немного трезвее или же слегка внимательнее, я бы узнал о том, что летними ночами, а особенно дождливыми ночами, жители Гнездовья предпочитают сидеть по домам или же встречать рассвет там, где их застала ночь. Мои приятели, с коими я пил пенный нектар, не пытались меня задержать, наоборот, они с погаными ухмылками провожали твоего покорного слугу взглядами. Я полностью признаю свою вину и с тех пор отношусь к традициям и негласным правилам со всем необходимым трепетом.

Не буду затягивать утомившую тебя историю, скажу лишь одно: пробираясь сквозь стену дождя, я вымок настолько, что брел по пустынным улочкам, не различая дороги. Так бы продолжалось и дальше, но, наступив в лужу, я почувствовал острую боль и, громко бранясь, рухнул на брусчатку. Придя в себя, я обнаружил, что угодил в капкан. Представляешь? Я вот не представлял. В тот поздний час я во весь голос вопрошал, каким же надо быть выродком, чтобы совершить подобное коварство. Ливень заглушал мои крики. В свете тусклых фонарей я видел, как лужа подо мной окрашивается в алый цвет.

Волею судеб и проведением Господа я был услышан. Человек в дорогой кожаной куртке склонился надо мной, извлек из-за голенища боевой нож. Страху моему не было предела. Я живо представил, как утром мое бездыханное тело находит какой ни то мальчишка-подмастерье. Я представил крики перепуганных женщин и лицо корчмаря Колмана, который, жуя седые усы, произнесет:

— Гнездовский душегуб вспорол очередную глотку. Нет на злодея управы!

Я представил, как мое тело скидывают в холодную яму, а после мой господин, да хранят ангелы Его Величество, спросит:

— Где гонец Волкер?! Найти бездельника и выпороть!

А советник Вильгельм, будь неладна эта коварная сорока, ехидным голосом ответит:

— Так ведь издохла ваша дворняга.

На мои глаза навернулись слезы, и, представив, как король отвечает Вильгельму: «Лучше дохлый гонец, чем глупый», я взвыл и решил дать сей чудовищной несправедливости решительный бой.

Капли дождя скатывались по приближающемуся лезвию, и времени на раздумья не оставалось. Неистово размахивая руками, я молил о пощаде и призывал Господа снизойти на нашу грешную землю и если не избавить меня от погибели, так хоть даровать мне безболезненную смерть.

— Чего ты разорался, дурной? — спросил мой мучитель и, подняв из воды мою ногу, ножом поддел незамысловатый механизм капкана. — Не дрыгайся.