Игры вышнего мира - Олег Авраменко Страница 22

Пыхтя и чихая, паровой поезд съехал с основного пути на дополнительный, стал замедлять ход и наконец остановился перед станционным зданием. Ларссон уже ожидал в тамбуре и, как только проводник открыл дверь вагона, сошёл на перрон. Ближайший носильщик бросился было к нему с угодливым восклицанием: «Не изволит ли юный господин…» — но, заметив, что у пассажира всего лишь одна сумка, да и та небольшая, мигом потерял к нему интерес.

А Ларссон, перекинув свою сумку через плечо (там была только смена одежды и больше ничего), зашагал к конной заставе, где под залог в сорок имперских марок нанял поджарую гнедую лошадь с полным комплектом сбруи. Поскольку возвращать её он не собирался, то мог бы договориться с хозяином о покупке, сбив цену на несколько марок, но сейчас ему совершенно не хотелось торговаться, а денег у него пока хватало.

Оседлав лошадь, Ларссон направился по короткому трактовому ответвлению, ведущему на Грань Вориан. Его долгое путешествие подходило к концу. Сперва он полтора месяца добирался по Трактовой Равнине от захолустного Авернского архипелага до Главной Магистрали, а потом ещё две недели ехал по самой Магистрали на поезде. Правда, поначалу из соображений безопасности Ларссон собирался воспользоваться лошадьми, так как в поездах Инквизиция порой устраивала проверки, но потом до него дошло, что никакие проверки ему не страшны. Ведь в розыске числился Свен Ларссон, а его сын Эйнар, который в этом году закончил инквизиторскую школу при Авернском командорстве и стал совершеннолетним, никого особо не интересовал…

Мысль о том, что он живёт в теле сына, по-прежнему жгла Ларссона раскалённым железом. Он понимал, что никогда к этому не привыкнет, что всю оставшуюся жизнь, сколько ему ни отмерено, будет нести на себе тяжкое бремя вины и раскаяния. Ему оставалось только смириться с этим фактом, принять его как данность. Первый этап был уже пройден: дней десять назад Ларссон перестал просыпаться среди ночи в холодном поту, с застрявшим в горле криком. И хотя ему до сих пор снились жена и сын, он больше не воспринимал их как мстителей, не пытался убежать, а разговаривал с ними, просил у них прощения…

На таможенном посту Ларссона пропустили без проверки. Один из работников таможни был ведуном и по долгу службы следил за эмоциями всех проходивших досмотр. Натолкнувшись на непроницаемый блок Ларссона, он признал в нём сильного колдуна и дал своим коллегам отмашку. Не то чтобы таможенники сильно боялись колдунов (хотя, как и все обычные люди, относились к ним с опаской), просто колдуну не было смысла провозить через пост контрабанду — он мог сделать это, воспользовавшись любой неохраняемой Вуалью данной Грани.

Сразу после таможенного поста и следовавшего за ним перенаправляющего портала тракт переходил в дорожную развязку, соединявшую добрую дюжину путей, ведущих в самые крупные города Вориана, который, подобно большинству расположенных на Магистрали Граней, был заселён не точечно, в одном месте, а почти по всей поверхности суши, где были комфортные климатические условия. Впрочем, по плотности населения ему всё же было далеко до имперских Граней, буквально прошитых вдоль и поперёк множеством коротких трактов.

Ларссон отыскал дорогу на Слимкерт и уже через десять минут въехал на запруженную людьми и лошадьми центральную площадь города. Часы на ратуше показывали пять минут второго пополудни, и Ларссон выставил такое же время на своих наручных часах. Затем спросил дорогу у уличного продавца сдобы (предварительно купив ещё тёплый рогалик с яблочным джемом), выслушал его подробнейшие разъяснения и направил свою лошадь по указанному пути.

Улица с весьма жизнерадостным названием Могильная находилась довольно далеко от центра, но и не на окраине. Ларссон разыскал её без труда, ни разу не сбившись с дороги, и в мыслях поблагодарил торговца за точные и докладные инструкции, а заодно — за рогалик, оказавшийся на удивление вкусным.

Дом под номером 17 представлял собой внушительный особняк с двумя этажами и мансардой. Рядом с домом не было места, где он мог бы оставить свою лошадь, поэтому Ларссон проехал ещё квартал до ближайшей стоянки гужевого транспорта. Там он передал лошадь дежурному конюху, заплатил вперёд за её содержание до самого вечера, после чего пешим ходом вернулся к особняку и поднялся по каменной лестнице на парадное крыльцо.

С правой стороны большой двустворчатой двери висела полированная табличка с надписью: «Фестилор Нуйон, доктор медицины и натурфилософии, магистр колдовских искусств», — а дальше следовали часы приёма. Поскольку сегодня был выходной, Ларссону не пришлось ждать вечера, когда доктор Нуйон освободится. По этой же причине он не стал снимать комнату в гостинице, чтобы привести себя в порядок и переодеться. Ему не терпелось начать действовать.

Ларссон легко дёрнул за шнурок звонка, и через полминуты дверь открыл холёный слуга в ливрее. Он смерил посетителя оценивающим взглядом, отметил, что его одежда, хоть и помятая, но богатая, и вежливо осведомился:

— Чего изволите, сударь?

— Меня зовут Уле Хауг, — представился Ларссон. — Двенадцать лет назад, когда я был ещё ребёнком, доктор Нуйон излечил меня от тяжёлой болезни. Находясь проездом на Вориане, я счёл своим долгом навестить его, чтобы выразить благодарность за спасение своей жизни.

Как объяснял Локи, имена и обстоятельства не имели значения, можно было придумать что угодно, главное — представиться пациентом более чем десятилетней давности. Правда, был риск, что условный знак мог измениться, ведь Локи располагал информацией, полученной ещё два года назад, и в этом случае Ларссону предстояло действовать уже по своему усмотрению, корректируя первоначальный план с учётом новых обстоятельств.

Слуга пригласил гостя в дом, попросил обождать в холле, а сам пошёл с докладом к хозяину. Вернулся он довольно быстро, предложил Ларссону следовать за ним и провёл его в кабинет, где находился мужчина лет пятидесяти на вид, с короткой, аккуратно подстриженной бородой и пышными усами, в чёрном костюме строгого покроя — такого консервативного стиля в одежде уже несколько столетий придерживались практикующие лекари в Империи и на Магистральных Гранях.

— Здравствуйте, молодой человек, — произнёс Нуйон, когда слуга вышел и закрыл за собой дверь. — Мой камердинер правильно назвал ваше имя? Уле Хауг? Что-то я не могу вспомнить. Где я вас лечил?