Хозяин зеркал - Юлия Зонис Страница 22

Юноша без слов протянул руку и коснулся дверцы морозильника. Показалось или в комнате похолодало? Сзади, в тесной начальственной группке, зашептались. Молодой человек обернулся к Иенсу уже без улыбки:

– Минус семьдесят. Проверяйте. Если не будете слишком часто открывать дверцу, продержится дня два.

– Мне надо только до утра, – глупо пробормотал Иенс, от удивления даже переставший заикаться.

– Тем более. Ну, приятно было познакомиться. – И, хлопнув ошеломленного исследователя по плечу, молодой человек столь же поспешно покинул лабораторию, таща на хвосте свою свиту.

Иенс, конечно, был не из тех, кто покупается на дешевые балаганные трюки (трюкам он и сам неплохо обучился под руководством старого Бена Хромоножки), а потому прилежно сунул в морозильник термометр и извлек его ровно через десять минут – так, чтобы пентановый столбик успел опуститься до нужной отметки. Термометр показывал минус семьдесят.

Когда Иенс выбежал на широкий, заваленный хламом заводской двор, партия молодого человека уже грузилась по машинам. Задыхаясь, Иенс промчался к автомобилю и совершенно невежливо дернул странного юношу за руку. Тот оглянулся.

– К-как… как вы это с-сделали?

Светловолосый усмехнулся:

– Иенс… вас, кажется, зовут Иенс? Считайте, что внутри у меня полюс абсолютного холода и я могу иногда… скажем так, делиться холодом с окружающей средой. И кстати… я собираюсь купить этот завод. Настаиваю на том, чтобы вы остались в числе сотрудников. Мы с вами, доктор Иенс, еще долго и славно поработаем.

Машина газанула, обдав Иенса непривычной – керосиновой, что ли? – вонью. А он так и стоял во дворе, хлопая глазами, еще минут десять, пока сторож от ворот не заорал: «Так вы уходите, или как? Мне закрываться пора!» Тогда доктор вздохнул и, сняв на проходной халат – сил тащиться в лабораторию уже не было, – поплелся домой, к гренкам, к чаю и к теплой, послушной Герде.

Иенс не верил в чудеса. Он верил в науку. В упорство, в настойчивость, в тяжелый труд. И, духи и демоны пустыни, как же он завидовал, как бешено завидовал этой парочке, которая легко – движением пальцев, усилием мысли – творила то, на что у него ушли бы месяцы, годы, а то и вся жизнь. Лишь одного доктор не понимал или не желал понять: жизни бы не хватило. Понять это означало смириться с тем, в чем Иенса пытались убедить с детства. Бастард, от рождения второй сорт, он рвался и рвался к другому краю шахматной доски. А там уже рядком выстроились природные ферзи и короли. Стояли небрежно, лениво подбадривали: ползи, мол, пешка. И сейчас, бросая кость этой злости и этому глухому отчаянию, Иенс еле слышно пробормотал:

– Я видел – вы тоже обожгли руку. Не такой уж вы сверхчеловек, каким пытаетесь казаться, Кей.

– В самом деле?

Белокурый везунчик улыбался. Так, с улыбкой, он и достал из кармана левую руку и протянул Иенсу ладонью вверх. Кожа на ладони была младенчески чистой – ни покраснения, ни пятнышка. Ничего. В сущности, она выглядела слишком чистой, как будто отросла прямо там, в волшебном кармане, и не прикасались к ней еще ни жара, ни мороз. Доктор недоуменно прищурился, подслеповато наклонился поближе… На затылок его легла крепкая пятерня и приложила мордой об стол.

– Ой, док, кажется, ушибся, – прощебетала сзади обладательница – или обладатель – обидевшей Иенса пятерни.

– Да нет, он просто расфантазировался, – откликнулся Кей. – А ученым нельзя давать волю фантазии. Их область – голые факты, иначе того и гляди поскользнешься и загремишь.

Иенс чуть не расплакался от обиды. Или это действовало выпитое?

– Не огорчайтесь, док, – сказал Господин W, падая на соседний стул.

Принесенное им золотистое и ядовито-зеленое уже поблескивало на столе и странно, приторно-остро пахло. Сам Господин W подрос примерно на фут, волосы его удлинились до плеч, а нижняя челюсть заметно утратила остроту и там даже, кажется, наметилась небольшая бородка.

– Просто Кей не любит, когда люди слишком пристально его разглядывают. Он же у нас такой застенчивый. Правда, Кей?

– А то как же, – подтвердил застенчивый молодой человек.

– Давайте лучше выпьем абсента! – воскликнул Господин W.

– Выпьем, – согласился Кей. – Только скажи сначала, чего еще ты туда намешал.

– Желчь анубиса, – не моргнув глазом, ответил веселый Господин W, – и яд барханного поползня, третью по счету фракцию.

– Лучше брать вторую, – заметил Кей. – Она поядреней.

И снова Иенс не понял, смеются над ним или Господин W действительно смешал в коктейле два смертельных яда. Окончательно отчаявшись, доктор схватил стакан и опрокинул в себя единым махом.

– Эк его повело, – раздалось откуда-то издалека.

Трактир подернулся гнилой болотной зеленью, странные лица поплыли, поплыли… Вкуса Иенс так и не почувствовал – возможно, рецепторы мгновенно онемели от убойной дозы отравы. Воздух в комнате задрожал, как дрожит он в пустыне над барханами. «Надо же, я умираю. И это совсем не больно. Надо бы запомнить ощущения», – успел подумать ученый.

Но не запомнил он ничего, кроме цветных нелепых отрывков – например, Господина W, скачущего по столу без рубахи, но почему-то в монистах и выплясывающего перед равнодушным Кеем любовный танец ромале. Господин W стоял на коленях и весь извивался, будто в его гибком смуглом теле совсем не осталось костей, а Кей безразлично моргал, и тогда в отчаянии Господин W выхватил кинжал (откуда? Или не кинжал, а отобранный у трактирщика хлебный нож?) и примерился колоть себя под левый (или правый?) сосок, но Кей кинжал отобрал и вернул трактирщику, и Господин W воскликнул:

– Построить ли мне дворец или разрушить Город – чего ты хочешь, мой повелитель?

И Иенс испугался, что Кей скажет: «Разрушить Город», но Кей сказал вместо этого:

– Избавь меня от Оперного театра. Надоело смотреть на судаков. Они начисто отбивают всякий интерес к искусству.

И Господин W вытянулся во фрунт, и кинул пальцы к виску, и, отсалютовав, гаркнул:

– Есть, господин хорунжий!

А потом уже не было ничего, кроме тяжкого грохота вбиваемых в брусчатку сапог: это колонна Стальных Стражей маршировала к театру, будя и тем невольно спасая от смерти гнездящихся под его крышей голубей.

Иенс поморщился и тихо застонал. Потолок кружился вокруг оси, вбитой точнехонько промеж глаз. Вдобавок молодой человек обнаружил, что из одежды на нем одни сапоги. Кто доставил его домой, кто раздевал? Неужели Кей или – еще ужаснее – Господин W (при этой мысли даже пальцы на ногах от стыда поджались)? Спрут иронично взирал с картины. Ах да, картина, что-то там было с картиной… Думать о картине не хотелось. Не хотелось думать вообще ни о чем.

Иенс уже почти добрался до того блаженного состояния, при котором стыд переходит в сладкую и щемящую жалость к себе, когда по лестнице простучали шаги и дверь комнатушки распахнулась настежь. Со сквозняком внесло аммиачную вонь загаженного кошками подъезда и уличный шум, а на пороге возникла фурия. Присмотревшись, Иенс понял, что у фурии лицо и фигура Герды, но какой Герды! Щеки девушки раскраснелись, глаза пылали праведным гневом, рыжие волосы разметались по плечам, в руках была зажата пачка газетных листков.