Майский ястреб - Джиллиан Брэдшоу Страница 22

Около полуночи я проснулся, открыл глаза и уставился в темноту, застыв от ужаса. Какой-то сон на огромных черных крыльях посетил мою голову, и улетел, оставив неприятные ощущения. Нет, сначала был звук. Демон! Он проник в мое убежище и, должно быть, крадется ко мне. Ладно, не хныкать же мне, зарываясь в землю.

Я сел и откинул плащ. Ножны на поясе оказались пустыми. Ах да, мой кинжал остался в горле бедного Конналла. «Придется драться голыми руками», — сказал я себе.

Но на пляже не оказалось ни малейшего намека на Тьму. Луна с трудом пробивалась сквозь туман, и все-таки света было вполне достаточно, чтобы убедить меня в том, что в Ллин-Гвалх я один. На берегу, носом к воде, стояла лодка.

Странная лодка. Очень красивая. Совсем не похожая на каррах, с высокими носом и кормой, без весел, мачты и руля. По цвету борта ее не были похожи ни на дерево, ни на тюленью шкуру. От лодки исходило слабое свечение. Даже на первый взгляд становилось ясно, что это вовсе не брошенное суденышко, долго носившееся по волнам. На скамьях лежали покрывала. На борту никого не было. Нос лодки касался воды. Волны стали совсем маленькими. Они тихо плескались и вздыхали в тумане. Никаких других звуков в мире не осталось.

Я медленно поднялся на ноги. Никто и никогда не причаливал к берегу Ллин-Гвалх. Течение ручья в сочетании с отливом отбрасывало все плавающие предметы на скалы справа и слева. Я сделал несколько шагов к лодке. Она действительно стояла наполовину на берегу, наполовину в воде. Я понял, что глаза не обманули меня. От лодки исходило слабое свечение, и дело не в лунном свете, как мне показалось вначале. Я ощутил магию, вплетенную в ее борта. Волосы у меня на затылке шевельнулись, словно легкий ветерок взъерошил их. Нет. Никакой темной магии в этом удивительном творении не было. Лодка выглядела легкой, быстрой и чистой, как чайка на волнах. И хотя глаза могли обманывать меня, но всё же слова, сказанные вслед моему уплывавшему карраху, еще звучали во мне.

Хорошо. Даже если это ловушка, устроенная демоном, таящимся на обрыве — какая разница, умереть сейчас или немного позже?

Я сделал еще несколько шагов и положил руку на нос лодки. Он был мягким, теплым, как живое существо, как прирученный ястреб, вздыбивший перья от желания лететь прямо сейчас. Я снял сапоги, бросил их в лодку и столкнул ее с камней. А потом, уже в нескольких футах от берега, перевалился через борт. Лодка спокойно покачивалась на волнах, пока я искал весла. Вдруг меня потянуло взглянуть вверх. Тень наверху никуда не делась, но теперь она беспокойно металась взад-вперед. Я сжал кулаки и снова пожалел об утраченном кинжале. И тут я обнаружил, что мы уже плывем. Лодка сама развернулась от берега в открытое море, нос ее был обращен строго на запад. Мы уходили от спасительного берега Ллин-Гвалх по легким волнам, пестрящим лунными бликами.

Тень на обрыве сорвалась с места и помчалась в обход Ллин-Гвалх. Холодный мрак, казалось, пронесся мимо меня, как хищная ночная птица, и я испытал тоже тошнотворное чувство, которое помнил по прошлой ночи. Но лодка набирала ход, она легко скользила по волнам, и я внезапно вспомнил разговоры о том, что злым духам не дано пересечь широкое море. Я рассмеялся. Последние черные путы спали с меня, словно изношенные истлевшие веревки.

Обернувшись назад, я видел, как стремительно уменьшается мой Ллин-Гвалх, как превращается в бледное пятнышко на фоне мрачных утесов и легкого прибоя, как в последний раз сверкнул лунный блик на падающей сверху воде, словно на серебряной цепочке, свисающей со скалы… Потом туман сгустился, лодка вошла в него, и мой любимый Ллин-Гвалх окончательно скрылся из виду. Я не стал прощаться с ним, а просто повернулся и посмотрел прямо по курсу, на запад. Скорость всё росла. Я снова засмеялся, чувствуя, как на меня водопадом обрушивается ликующее ощущение свободы. Лодка резко прибавила ход, словно ловчий ястреб, падающий на добычу, и заскользила сквозь туман и лунный свет, выруливая на лунную дорожку.

Я широко зевнул, усталость еще не успела покинуть тело. Покрывала на лавках оказались шелковыми, подбитыми мехом горностая, что уж во всяком случае намного теплее моего поношенного плаща. В открытом море стало не просто свежо, а по-настоящему холодно. Я лег на лавку, натянул на себя покрывало, и поблагодарил лодку и ту силу, которая ее послала за заботу.

Наверное, я все же заснул, потому что следующее мое воспоминание — восход солнца и море света, окружавшее меня со всех сторон. Я не помню, чтобы когда-нибудь видел подобный рассвет. Я лежал на спине на дне лодки и смотрел вверх на цветные полосы, покрывавшие небо с востока до зенита. Такое сияние не могло предшествовать дурному месту прибытия.

Я сел. Лодка все еще двигалась, но теперь уже медленнее. Нос и борта по-прежнему светились, только теперь этот свет растворялся в сиянии, льющемся с небес. Изменилось даже море. Такой воды мне еще не доводилось видеть. На лодку набегали легкие лазурные волны, и каждая была под стать драгоценному самоцвету, рассыпавшему причудливые блики. Моя тень бежала перед носом лодки, и мы все время накатывались на нее. С запада летели птицы, их бело-розовые крылья редко взмахивали, сверкая под солнцем. Я нетерпеливо вглядывался вперед, надеясь различить землю, откуда они появились.

Еще немного, и я увидел ее! Из моря встал прекрасный зелено-золотой остров. Солнце упало на яркую поверхность, и чистый ясный свет вспыхнул, как крик радости. Воистину, передо мной явилась Равнина Радости, о которой пели барды. Я простер руки к восходу и запел одну из песен об островах, поднимающихся у нас прямо по курсу: