Замок пепельной розы. Книга 2 - Анна Снегова Страница 22

— Элис, послушай. Ты должна сгруппироваться. Я собираюсь тебя бросить.

— Эт-то я уже поняла. Только п-попробуй! Никогда не прощу.

— Я не об этом, глупая! Я собираюсь забросить тебя на площадку лестницы чуть ниже. Она пока цела. Поняла? Давай на счет три. Раз!..

— Нет!!! — взвизгнула я и еще сильнее в него вцепилась. Штырь просел ниже. Дорн выругался сквозь зубы.

— Два. Не дури. Или ты хочешь, чтобы упали мы оба?

Я заплакала и уткнулась лицом ему в шею.

Мой разум отчаянно искал отговорки. Чтобы не выполнять план, который мне категорически чем-то не нравился. И наконец, я поняла, чем.

— П-погоди, не надо! А если от броска… штырь совсем… и ты не успеешь!

— Элис. Три!

И он оторвал меня от себя. И бросил. А проклятый штырь действительно не выдержал.

Я не почувствовала удара, когда приземлялась на пыльный старый камень. В этот самый момент у меня было ощущение, будто мир рушится… Такое, непоправимое, когда кажется, что если чуть-чуть посильнее зажмурится, время повернёт вспять и минувших секунд просто не случится! Ведь такого не может произойти на самом деле, только не с тобой. Только не с человеком, которого так сильно…

Но когда я очнулась, и вселенная перестала вращаться вокруг, и звёздочки перед глазами упорхнули куда-то, я увидела самое настоящее чудо.

Откуда-то из недр полуразрушенного уже Тедервин, из провала вверх тянулись упругие ветви Пепельной розы. Они подхватили моего мужа и не дали упасть. А сейчас прямо на моих глазах они врастали в сломанный лестничный пролёт, искривлялись, принимая форму ступеней, сплетались плотной пеленой. Всё медленней и медленней, пока, наконец, нашему изумлённому взору не предстала тёмно-серая и почти живая заплата на лестнице, из которой к тому же тут и там торчали шипастые отростки с набухшими бутонами, источающими бледно-розовое сияние.

Вид у Дорна был такой ошалелый, какой только допускала герцогская привычка «держать лицо». Он отполз от «ожившего» места подальше на ближайшую верхнюю площадку и уселся спиной к стене, тяжело переводя дыхание и потирая шею.

Я бросилась к нему… ну, как бросилась, скорее — проковыляла, ойкая от последствий в ушибленной пятой точке. Постеснялась повиснуть на муже с объятиями и просто села рядом. Я дышала не менее тяжко. Мы были как два пса в жаркий день, которые очень долго бежали, а теперь сели, свесив язык.

— До чего же… вы, женщины, упрямые создания. Столько лишней болтовни. Еще немного, и я бы опоздал тебя бросить.

— Н-ничего страшного. Если ты еще разок в этом деле опоздаешь, я только за.

Я сидела рядом, прижавшись плечом, и заглядывала ему в лицо. Живой! Боже мой, живой… Больше всего на свете хотелось мне зацеловать его до смерти. Но я не решалась. Разве что…

— И к-кстати, н-насчет новых мужей я поняла. Так и быть, учту твои… пожелания. А вот насчёт ребёнка… возражений я не услышала!.. Для этого замуж не обязательно!

Дорн не поддался на провокацию в этот раз. Усмехнулся, всё ещё тяжело дыша и глядя перед собой.

— Вы посмотрите на неё… И никак она не угомонится… вот же бедствие на мою голову!

Наощупь он нашёл мою руку и крепко сжал ладонь, до боли сдавливая косточки.

В этот миг тонкий изогнутый стебель отделился от «заплатки» и потянулся к нам, как живой. Остановился прямо напротив наших лиц. На нём было один-единственный бутон, прекрасный как мечта. Казалось, ещё чуть-чуть, и чудесные лепестки распахнут венчик. Может, сегодня и впрямь день чудес?

Дорн протянул к нему руку. Тот пугливо отдёрнулся, увернулся.

А когда мой муж снова заговорил, в его голосе не было больше ни следа улыбки.

— Знаешь, Элис… я впервые в жизни в таком тупике. Кажется, что бы ни решил, моё решение так или иначе не принесёт ничего, кроме боли.

Резким выпадом он схватил и стиснул в кулаке упрямый колючий стебель. На каменный пол упали капли крови.

Моё сердце сжалось. И по этому тянущему, болезненному чувству я безошибочно поняла, что решение, о котором говорит Дорн, так или иначе касается меня. Тихо-тихо я ответила:

— Может, иногда лучше ничего не решать. И довериться судьбе.

С лёгким звоном лепестки распустились. Пепельная роза, во всём великолепии своей нежной и печальной красоты — совершенная и хрупкая.

Дорн оставил мою ладонь и, не отпуская стебля левой рукой, сорвал цветок. Только теперь он повернул голову и пристально посмотрел на меня. Мне стало страшно от его взгляда — как будто он принял решение только что. Но мне об этом не скажет.

— Запомни, малышка. Судьба благосклонна только к тем, кто ей перечит и плывёт против течения. Тех, кто ей доверяется, она размазывает о скалы.

И он вдел розу в мои волосы.

Повинуясь наитию, я подалась вперёд, чтобы поцеловать его в щёку.

Дорн удержал меня за плечи и покачал головой.

— Но… Я просто хотела сказать «спасибо»…

— Поверь, Элис. Тебе не за что меня благодарить.

Твёрдость его пальцев на моих плечах. Запах кожи так близко — смешанный с каменной пылью и пеплом, сводящий с ума. И снова это мерзкое ощущение прозрачной стены между нами, через которую не пробиться, как не пытайся.

Мы смотрели друг другу в глаза, и мои невысказанные обиды повисли в воздухе немым укором. Как же я устала от недосказанности! Недоверия. Молчания.

— Элис, помнится — мы куда-то шли, — сухо проронил Дорн, убирая руки с моих плеч.

— Да… куда-то шли.

Вспомнить бы ещё, куда.

Я встала, нелепо покачнувшись. Поморщилась от боли в пояснице — всё-таки, приземлилась не очень удачно. Дорн следил за мной с мрачным лицом.

Отвернувшись, чтобы не видеть его больше и перестать уже играть в эту изматывающую игру — «разгадай сто оттенков молчания собственного мужа» — я положила руку на перила лестницы, сделала шаг. Получилось с грацией беременной утки.

Дорн догнал меня на середине пролёта, удержал за локоть.

— Обойдусь без завтрака. Пойдём-ка, уложу тебя обратно в постель.

Нотки беспокойства в его голосе меня немного ободрили. Вдруг захотелось, как в детстве — заболеть, и чтобы вокруг тебя хлопотали, и дарили нежность и ласку…

Вот только нежность и ласка — это вряд ли про наш брак. И максимум, на что я могу надеяться — это скупая забота. Хотя и это неплохо, конечно. Но не заменяет.

Я попробовала отказаться и заверить, что со мной всё в порядке, но Дорн настоял и вернул меня обратно в комнату. Вот только рядом не остался. Ушёл тут же, как только я забралась с ногами под плед. Словно даже лишняя минута со мной наедине была ему в тягость.

Когда полчаса спустя он пришёл снова с подносом, на котором красовался «холостяцкий завтрак» в виде нарезанного холодного мяса и сыра с фруктами, я сделала вид, что сплю. Сквозь ресницы наблюдала за тем, как он осторожно ставит поднос на пол возле дивана. А потом садится на край постели.