Хозяйка большого дома - Карина Демина Страница 21

Райдо смутно припоминал этого человека.

От него еще тогда пахло табаком, но не черным, каковой предпочитал доктор, а ядреным местным самосадом, который мололи на ручных мельницах, чтобы набивать им узкие папиросы. Табак шериф носил в узорчатом кисете с бахромой. Бахрома была и на рукавах кожаной его куртки, и на голенищах высоких сапог. Вот бахрому Райдо точно помнил, а лицо – нет.

Вытянутое, сухокостное, с выдающимся горбатым носом, с усами седыми, которые свисали вялыми виноградными плетями, и куцей угольно-черной бородкой, на этом лице глядевшейся чужеродной.

Бородку шериф пощипывал.

Усы – гладил широкой ладонью.

И на пальце его тускло отливало золотом кольцо.

– Двадцать пять лет вместе, – сказал он, заметив, что взгляд Райдо за это кольцо зацепился. – Самому не верится…

Он приехал отнюдь не затем, чтобы рассказать о кольце и о супруге своей, в последние годы утратившей стройность фигуры, зато пристрастившейся к табаку, тому самому, местному, который и выращивала на грядках наравне с помидорами да кустами роз. И Райдо не выдержал. Он дождался, пока шериф допьет бренди – от чая он отказался, – и сам задал вопрос:

– Что вам надо?

– Альва. – Йен Маккастер не стал ни лукавить, ни взгляд отводить.

– Зачем?

– Судить.

– За что?

Он пожал плечами: дескать, эту конкретную альву, может, и не за что, но вот все прочие…

– Нет. – Райдо поднял стакан, широкий и из толстого стекла, которое казалось желтым.

– Почему?

– Это неправильно.

– Неправильно, – охотно согласился Йен Маккастер, вытягивая по-журавлиному длинные, тощие ноги. – Но порой приходится искать компромисс.

Сам он скривился, показывая, что компромиссы ненавидит и даже втайне презирает себя за нынешний визит и за разговор этот, избежать которого не выйдет.

Ему бы попрощаться и уйти.

Но не в нем одном дело.

Есть мэр, который тоже прекрасно понимает ситуацию. Есть советники и горожане, не желающие смуты, и есть люди, обыкновенные люди, с обыкновенными их бедами, потерями и ненавистью.

Они почти позабыли. Смирились. А тут альва…

Йен Маккастер бренди допил, а чего ж не допить, когда бренди хороший? И, поставив пустой стакан, глянул на нового хозяина Яблоневой долины.

– Вы здесь… чужой человек. Новый…

– И не человек вовсе, – широко усмехнулся Райдо.

– И не человек, – задумчиво повторил шериф, растирая в пальцах табачную крошку. – Однако… вы должны понять… этот город… довольно-таки своеобразное местечко… нет, не в том плане, что от других городков отличается, но… люди тут живут… давно живут… веками… мой прадед сюда из-за гор переехал, а меня до сих пор считают чужаком. Нет, своим, но все равно чужаком. Так и называют, Йен Чужак… память у них долгая.

– И что?

– Они ей не простят.

– Чего?

Шериф вытер пальцы о штаны и медленно произнес:

– Войны. Чисток. У старухи Шеннон трое сыновей погибли, а мужа она еще когда схоронила и осталась теперь одна. Тата Киршем потеряла мужа, а детей у нее пятеро. И муженек ее приходился Вишманам племянником, а Вишманов всем семейством в лагерь отправили. Тайворы невестки лишились, на четверть крови из ваших была. А ведь свадьбу только-только отыграли, хорошо детишек нажить не успели. У Гирвоф – половина семьи в лагеря ушла, а вторая – на фронт, остались бабы одни…

Шериф замолчал, позволяя Райдо самому додумать, но думать тот не желал. Хмыкнул, щелкнул когтем по стеклу и произнес:

– Ей ведь тоже досталось.

– Знаю. И понимаю. Только и ты пойми, что им нужен кто-то, кого можно обвинить. – Шериф поднялся. Он был нескладен и несколько смущался этой нескладности, что худобы, что чрезмерно длинных ног, что столь же длинных рук, которыми он размахивал, то и дело задевая мебель.

– Ее? – хмуро поинтересовался пес.

– А хоть бы и ее. Да, лично она ни в чем не виновата. Но она альва. А они – люди, которые только-только начали отходить от войны. Они еще ненавидят. И эта ненависть лишит их разума.

– И что вы предлагаете? – Райдо скрестил руки на груди, наблюдая за гостем, не способный понять, как к тому относится.

– Отдайте альву. В мэрии устроят суд и…

– И приговорят к смерти.

– Допустим…

– Приговорят. И повесят. Думаю, на площади, чтобы все обиженные смогли прийти и поглазеть, как вершится справедливость.

– Пусть так. – Йен задел локтем высокий кувшин, который едва не слетел со столика, но Йен успел его поймать. – Пусть так, – повторил он гораздо тише. – Но это цена спокойствия.

– Вашего?

– И вашего. Их спокойствия. Думаете, мне все равно? Нет. Я знал эту девчонку и ее родителей, как знаю каждого жителя в этом треклятом городке. И знаю, что они так просто не отступят. Я не хочу, чтобы эти жители пришли сюда сами за собственной справедливостью, поскольку тогда или ваш замечательный дом вспыхнет… или вам придется убивать их.

Йен выдохнул.

– И вы пытаетесь откупиться?

– Я пытаюсь найти хоть какой-то выход. Одна жизнь против многих. Простая арифметика.