Соули. Девушка из грез - Анна Гаврилова Страница 21

– Соули, дорогая, почему ты кричала? – спросила тихо, но настойчиво.

Я закусила губу. Все еще не могла решить – признаться или соврать.

– Дочь? – тихо позвала госпожа Далира. – Дочь, ты меня слышишь?

– Мне… – Я выдохнула, потом вдохнула, потом снова выдохнула. – Мне кошмар приснился.

В глазах мамы читалась невероятная тревога, тем не менее она нахмурилась.

– Кошмар? И ты поэтому так кричала? – слово «так» госпожа Далира подчеркнула.

Я кивнула, а толпа, наводнившая спальню, выдохнула и зароптала.

Да, понимаю, что все перепугались, но если бы знали как перепугалась я… Впрочем, они уже знают.

– Очень страшный кошмар, – шептала я. – Самый страшный.

– О чем?

Помотала головой. Не могу. Не сейчас.

– Я к близняшкам спать пойду, ладно? Я одна боюсь.

К счастью, возиться со мной прямо сейчас желания ни у кого не было. Домашние предпочли молчаливо удивиться столь странному решению и разойтись. И даже мама рукой махнула, мол, ребенок жив-здоров, а остальное – мелочи.

А вот Мила с Линой запах беды учуяли, но вопросы задавать не спешили. Только когда оказалась в их спальне и бесцеремонно перекинула подушку Лины на постель Милы, дружно прошептали:

– Что?!

О Богиня!

Одеяло, принадлежащее Лине, тоже на Милину кровать переложила – близняшки до тринадцати лет в одной постели спали, да и теперь частенько засыпают в обнимку – так шушукаться и каверзы придумывать удобнее. Так что вынужденное переселение никого не стеснит.

– Это не кошмар был, – пробормотала я, застилая узурпированную кровать собственным одеялом. – Это наяву.

– Что наяву? – продолжали недоумевать сестры.

– Все! – просипела и села, уставившись на близняшек, облаченных в ночные сорочки. Девочки таращили глаза, а у меня комок в горле стоял и сердце колотилось жутко. Наконец я призналась: – Ко мне призрак тетушки Тьяны заявился.

Лица девчонок побледнели и вытянулись.

– Как? – выдохнула Мила.

– А вот так!

Близняшки переглянулись – такие бледные, такие испуганные. А потом на губы Милы скользнула знакомая хитрая улыбочка. Младшенькая тоже просияла. Вздох умиления был слаженным, но тихим:

– Райлен!

Я вспыхнула и выпалила:

– Нет!

Опять переглянусь. Посерьезнели.

– Но Соули, – прошептала Мила, – ты же не хочешь, чтобы тетушка Тьяна разгуливала по дому и всех пугала. Значит, мы должны вызвать Райлена. Отваживать призраков – его обязанность.

– Да, да! – поддержала Лина. – Он обязан приехать и спасти нас!

– Нет! – шикнула я. Близняшки мигом насупились, сощурили желтые глазки, а я повторила медленно и четко: – Райлена звать не будем.

– Почему?

– Потому!

Рассказывать сестрам о своем визите в гостиницу я не собиралась, о неприличных словах мага – тем более. И если первое рано или поздно вскроется, то о втором даже на смертном одре не заикнусь. И поводов думать, будто поверила его возмутительным признаниям, тоже не дам. Как и поводов для встреч!

– Это из-за той ночи? – догадливо протянула Лина.

– И из-за нее тоже.

– Ну… – Мила шумно вздохнула, бросила быстрый взгляд на сестру. – Ну и правильно! Мы гордые и независимые и за парнями не бегаем. Пусть его мамусечка вызовет. Она замужем, ей не стыдно.

Я задохнулась – вот ведь нахалки.

– Тетушка Тьяна мамусечке не покажется. Она по наши души пришла.

Близняшки поджали губы и нахмурились:

– С чего ты взяла?

– Она сама нашептала, пока я на помощь звала.

– А почему к нам? – пробормотала младшенькая.

– Потому что именно из-за нас саркофаг с ее прахом треснул.

– У… – протянула Мила. Потом смачно зевнула и потопала к настенному светильнику.

– Нет! – воскликнула я. Но было поздно…

Пальчики Милы коснулись медной пластины под плафоном. Магический огонек, мерцавший внутри стеклянной сферы, погас. Половина спальни погрузилась во мрак, и из этого мрака донеслось:

– Ну что, доигрались?

Мы сидели на кровати Лины и боязливо жались друг к другу, а в трех шагах, за границей света, металась белесая фигура.

– Бесстыдницы! – звучал неприятный голос тетушки Тьяны. – Позорницы! Это же надо такое удумать! Надо же! И куда только Далира с Анрисом глядят? Куда смотрят?! Ну ладно Анрис! Он человек занятой и важный, но она-то, она! А вы-то, вы! Стыдобища! По ночам с мужиками шастать! У…

Мы молчали. Просто молчали и тесней жались друг к другу. Было страшно. Невероятно страшно! А тетушка продолжала:

– По ночам! С мужиками! Да кто вас после такого замуж-то возьмет? Пастух из дальней деревни? Свинопас? У… Позорницы! Развратницы! Неблагодарные, мерзкие девчонки! Всю семью посрамили! До седьмого колена! У…

Возразить было нечего, поэтому продолжали молчать. Молчать и слушать. Слушать и молчать. Ну и смотреть, как призрак носится по спальне, как тянет руки в желании ухватить, но не может, потому что нас защищает свет.

– Ну ничего-ничего! Я за вас возьмусь! Я вас научу! – продолжала бесноваться тетушка. – Я вам такое воспитание дам – мало не покажется! Шелковыми будете! Бриллиантовыми! По струнке ходить! По ниточке! У…

– У… – дружно поддержали близняшки. Не передразнивали – грустили. Видать, вспомнили ту единственную нотацию, которую госпожа Тьяна при жизни прочла. Вспомнили и вздрогнули.

Тетушка, слава Богине, на другом конце Верилии жила. К нам приезжала редко, но надолго. И выли от нее не только домочадцы – половина Вайлеса. Она и торговцев «воспитывала», и молодых девиц из благородных родов, и женщинам советы раздавала, и отцам семейств. Но, что интересно, все в рамках этикета, так что отделаться от заезжей всезнайки не могли никак.

В последний ее приезд сестрам по шесть было. Вот тогда и нарвались на душеспасительную беседу о манерах и приличиях. Причем поводов для нотации не было – близняшки в те времена шалостей не знали, часто болели. Так что тетушка Тьяна воспитывала не за дело, а в профилактических целях, пока родители в отлучке были. Кажется, именно с той поры в девчонках появилось это жуткое чувство протеста, от которого даже отец иногда воет.

А через год тетка умерла. Причем накануне со всеми своими переругалась, а на смертном одре завещала, чтоб ее на нашем родовом кладбище похоронили. Мол, Анрис – единственный приличный человек в семье и лишь ему свои останки доверить может. Отец от таких новостей несколько растерялся, но воля усопшей – закон.