Фея-крестная Воробьёва - Вероника Колесникова Страница 21

Расправляю юбку белых кружевных волн, расшитых стеклярусом и речным жемчугом, и по мне пробегают мурашки от предчувствия волшебства. Несмотря на то, что мне уже двадцать семь лет, я вполне себе взрослая и самостоятельная девушка, которая, между прочим, уже пять лет как живет одна, новогоднее волшебство чувствую постоянно. Особенно теперь, когда стою у входа в драматический театр и встречаю гостей, направляя опоздавших к гардеробу, а заплутавших — к фуршетным столам. Кругом расставлены огромные рамы с фотографиями из наших рабочих и не очень будней, работает очень красивая фотозона, откуда постоянно слышится смех.

Пчелки довольны и благожелательны, ко мне уже подходили поздравляться и делать селфи на память уже не очень трезвые коллеги, и мне так радостно от их слов, и я тоже рассыпаюсь в поздравлениях и комплиментах.

У входа немного прохладно, зимний ветер норовит ворваться в тепло холла с каждым пришедшим, но я стойко держусь до конца, встречая коллег, и совершенно не чувствую холода.

Вот в дверях, наконец, появляется Грымза. Она скидывает белый полушубок, оглядывает холл и подходит ко мне, прекрасная в своей главной авторитарной начальственной ипостаси.

— Миленько, миленько, — не очень приятно цедит она. — Ну чего можно было ожидать от человека, который тянет все до последнего, да? Надо было пригласить ещё и ростовых кукол, чтобы уж наверняка. И шарики надувные развесить, как в детском саду. Ну да ладно, это мелочи. Нужно уметь видеть свои ошибки, чтобы в будущем их не допустить. Кстати, Алена, Максим Леонидович не подошёл ещё? Он мне очень нужен.

Отрицательно мотаю головой, чтобы не открыть рот- иначе чувствую, в моих руках скоро окажется клок из волос из её супер аккуратной прически, а пол украсит стеклярус и речной жемчуг с подола моего платья.

И Грымза растворяется среди пчелок. Не выпускаю ее из вида. Кажется, что она беседует с каждым, сердечно улыбается и вообще излучает непривычную для себя раскованность в общении.

— Видала Владиславовну? — подлетает ко мне Ульяна. — Мне кажется, ее похитили пришельцы, а к нам телепортировали совершенно другого человека. Она сказала мне, что всегда по-доброму завидовала моему умению подбирать аксессуары!

Ульянка делает огромные удивленные глаза. Я зеркально повторяю жест и усмехаюсь.

— Ну, значит, у нее тоже вкуса нет!

Ульянка хихикает и шутливо толкает меня в плечо.

— Заменить тебя? Не замерзла?

— Нет, все в порядке. Пришли почти все, хочу убедиться, что все в порядке.

— А вот и опоздавшие.

Следую взглядом за Ульянкой и мое сердце начинает бухать в ушах.

Максим Леонидович собственной персоной. Он здоровается и снимает куртку в гардеробе.

— Здравствуй, Алена. Я не первый, уверен, это скажу. Но ты сегодня такая красивая, как снегурочка.

Ответитить мне не дает подлетевшая Грымза. Она сразу берет его в оборот, причем в буквальном смысле — хватает его за руку и начинает лавировать вместе с ним между столиками, вклиниваясь во все подвернувшиеся разговоры. Видинеев расслаблен и много шутит, становится центром беседы, и весь будто светится изнутри. И откуда только в нем это все взялось?

Делаю глубокий вдох и искусственно тяну улыбку вновь пришедшим гостям. «Пусть мальчик будет счастлив, пусть мальчик будет счастлив» — повторяю словно мантру непростые слова. И прекрасно понимаю, что видеть этих двоих вместе просто выше моих сил. И даже белые кружевные волны нового платья не спасут дробящуюся на кусочки душу.

Но вот звенит третий звонок, и коридор пустеет. Звоню администратору и мы вместе с ней выставляем подарки коллегам под елку, которые я приготовила накануне. Спектакль уже начался, но я решаю, что постановку целиком посмотрю в другой раз.

Наконец все закончено. Тихонько открываю дверь в зал и присаживаюсь на пустое зарезервированное кресло прямо у входа и погружаюсь в происходящее.

На сцене — бессмертная история любви «Евгений Онегин».

«Два дня ему казались новы

Уединенные поля,

Прохлада сумрачной дубровы,

Журчанье тихого ручья;

На третий роща, холм и поле

Его не занимали боле», — декламирует со сцены актер, и я перевожу свой взгляд в зал, туда, где сидят мои пчелки, ожидая увидеть на их лицах восторг и умиление.

Я вижу восторг. Вижу умиление. Но совсем не так, как хотела. Такими глазами смотрит на Видинеева Грымза. Он сидит вполоборота и улыбается, и мне уже понятно от чего: ее идеально отманикюренная ручка находится в его большой и до этой поры надежной ладони.

Она склоняет к нему головку, лукаво улыбается и что-то комментирует на ушко.

Мое сердце готово выскочить из груди, кровь приливает к голове, и, кажется, даже пар идет из ноздрей.

Это не шутки. Максим наклоняется и легонько целует ее запястье.

Меня прошиб холод и ударила жара. Испариной пошла спина, а мое собственное запястье ощутило его невесомый поцелуй, подаренный другой.

Время замерло. И только на сцене происходила вечная история о несчастной любви.

«Я влюблена», — шептала снова

Старушке с горестью она.

— Сердечный друг, ты нездорова.

«Оставь меня: я влюблена», — словно из тумана доносились слова со сцены.

Вот новенький нескладный мальчик садится со мной за парту в восьмом классе. Он улыбается мне, а я, сморщив нос, в лучших традициях королевы школы демонстративно отодвигаюсь от него.

Вот урок алгебры и меня садят рядом с ним, надеясь, что умный отличник вытянет безголовую двоечницу из гуманитарного тумана, и сможет дотянуть меня хотя бы до твердой тройки. Он протягивает мне тетради и я уже сама улыбаюсь ему, и охотно смеюсь над его неловкостью.

Вот наш выпускной и мы, бывшие одиннадцатиклассницы, больше похожие на именниников у украшенного свечами торта, стоим у берега реки и кутаемся в мальчишечьи пиджаки, милосердно пожертвованные нам уже вчерашними школьниками, чтобы спастись от туманной прохлады.