Пелко и волки - Мария Семенова Страница 21

и пяти кореньев ели,

из трясины, где росло ты…

Он остановился перевести дух, покосился на собаку. Ладно,полдела сделано. Теперь следовало хорошенько отругать вероломный металл ипостращать на тот случай, если он не пожелает исправить содеянное зло.

А когда огонь раздули

и ударил тяжкий молот,

ты, стеная, обещало

и клялось великой клятвой

не пускать на волю крови,

не кусать живого тела!

Ты, изгарина дрянная,

пожелавшая испортить

этот славный колокольчик!

Знаю я вещей начало,

видел я твоё рожденье

и имею также силу

причинить тебе погибель,

если рана не подсохнет,

не пройдет кровотеченье,

вновь отправишься в болото,

синим ртом ловить лягушек!..

Пелко не стал выдумывать ещё худшие кары, не стал тревожитьхищного Лемпо и тем более повелителя громов, вековечного небесного Старика.Крепко верил могуществу не раз испытанных снадобий. Да и железу, надобнодумать, не очень-то хотелось вновь превращаться в ржу после того, как онопобыло стрелой!

– Закутай собаку-то, чтобы не мерзла, –посоветовал Пелко гёту. – Быстрее поправится.

Он сказал это по-словенски, и мореход понял его.

– Меня зовут Тьельвар Эйрикссон, – ответил онкорелу. – Как же мне тебя наградить?

– Йерикка, – неловко повторил Пелко и улыбнулся.Он полагал, что ничего особенного не совершил, и принялся от всего отказыватьсянаотрез. Даже от серебра. В конце концов Тьельвар решительно взял его за плечо:

– Тогда ты останешься здесь и будешь есть за нашимстолом. Ты будешь сидеть рядом со мной!

Тут Пелко понял, что может обидеть его, и кивнул.

Правду молвить, чужое жилье показалось корелу удивительнопохожим на тот далёкий дом, где выпало впервые открыть глаза ему самому и всейего родне. Такие же бревенчатые стены, лишь к празднику прятавшиеся подвышитыми тканями и нарядными меховыми шкурами. Такие же длинные очаги на полу,серый дым волнами между стропил и широкие лавки вдоль стен. Вставил в пазухистолбов резную скамьевую доску – и готово уютное ложе, укрытое и от сквозняка,и от жара огня… У каждого в головах лежала такая доска, снятая на день сосвоего обычного места, и Пелко бросилось в глаза, что многие были вырезаны дажеи не десять зим назад. Тьельвар заметил любопытство гостя и рассказал, что вСеверных Странах такие доски передавали от отцов к сыновьям, а за глумление илипорчу голову могли срубить с плеч.

И впрямь во многом походил гётский дом на корельский – кудабольше, чем словенская рубленая изба. Вот только мечей со щитами в приневскихлесах по стенам не развешивали; род Большой Щуки ещё не завел у себя разбойнойдружины, молодые парни лишь начинали поговаривать между собой о надежномкораблике с помостом для лучников и носом, окованным крепким медным листом…

– Садись, – сказал Тьельвар. – Моё местоздесь. Пелко опустился на застланную лавку осторожно и с опаской, будто вновую, неизвестного норова лодочку: уж очень боялся сделать или сказатьчто-нибудь не то, обидеть хозяина. Молодой скальд понравился ему. Тот, кто поётруны, не может быть плохим человеком, а тот, кто сам их слагает, – темболее, и это знали во всех ижорских родах.

Гёты понемногу собирались под крышу, рассаживались вдольогня. Придет Эймунд хёвдинг, и пригожие рабыни внесут столы с вечерней едой.Посматривали на Пелко. Сперва он ежился под этими взглядами, потом пообвык,успокоился и припомнил, что молодые охотники столь же любопытно разглядывалинежданных гостей, забредших из лесу на огонек…

Вот вошёл Хакон. Пелко покосился на него, но тот, казалось,и не заметил ижора – сел по другую сторону очага, подле своего друга Авайра, ивполголоса с ним заговорил.

Из дальнего конца дома вкусно пахло жареной рыбой. Пелковысмотрел посередине противоположной скамьи почётное хозяйское место,отмеченное вышитой подушкой, – над ним висел красиво разрисованный щит.Корел повернулся к Тьельвару и потянул его за рукав, намереваясь расспросить овсаднике на диковинном восьминогом коне, что грозно скакал посередине щита,сжимая в руке копье… Но спросить не успел.

– Послушай-ка, Тьельвар Эйрикссон! – сказал Хаконгромко, постаравшись, чтобы услышали все. – Давно ли ты, ТьельварЭйрикссон, начал сажать рядом с собой рабов? Смотри, конюшней пропахнешь…

Отважный Тьельвар покраснел, как девчонка, впервыеуслышавшая грубость. Стиснутый кулак лег на колено:

– Это мой гость…

– А плохо ты сегодня заточил свой язык, Тьельварскальд, – блестя отчаянными глазами, захохотал Хакон. – Впрочем, чегоещё от тебя ждать? Без нас ты бы тоже собирал крошки возле чужого стола…

Пелко не впервые слышал северную речь и немного её понимал:не зря же они, ингрикот, что ни лето торговали с этими корабельщиками, менялибобровые шкурки на крашеное сукно! Пелко стиснул пальцами край лавки, накоторой сидел, и ответил Хакону с безрассудной яростью мстящего за оскорбление,нанесённое роду:

– Ратша-оборотень и тебя заставил бы чистить своегоконя, если бы захотел!

Тьельвар поспешно схватил его за плечо… Слишком поздно!Слово – та же затрещина, и Хакон ответит мечом. Дерзкий мальчишка самприговорил себя к смерти, и это было очевидно для всех, кроме него самого.Тьельвар знал: не успеет смениться в небе луна, как Хакон передаст Ратшегорстку серебра, выкупая зарубленного слугу, и ещё посмеется: стоял, мол,удобно для удара, вот и не удержалась рука…

В это время гулко стукнула дверь, и у очага появился Эймунд.Быстро и зорко оглядел обе скамьи и спросил:

– С кем это ты снова ссоришься, Хакон?.. Хаконприщурился и лениво, как сытый зверь, вытянул ноги к огню:

– Я не ссорюсь, хёвдинг. Раб ведь не стоит того, чтобывикинг с ним ссорился…