Дженнифер. Обитель скорби - Виктор Хорунжий Страница 2

Над ее головой раскинулся купол чернильно-синего неба, нарядившегося в хрупкие бриллианты звезд. Ближе к его краю темнота, не в силах противостоять огням огромного города, рассеивалась и расплывалась желтыми пятнами. Но это было там, в шумном и суетливом мегаполисе, а здесь, за городом, вечернюю тишину нарушал только отдаленный шум проехавшего авто, неожиданно громкий лай собаки и чьи-то голоса рядом с соседним домом.

Рипп-рип… – тоскливо отозвалась толстая цепь, на которой были подвешены качели. Дженни любила проводить здесь время. Раньше. А сейчас она пришла сюда, чтобы спрятаться в привычном маленьком мирке от ужасающей реальности, которую все еще не могла принять…

Девушка обернулась и посмотрела на дом – он сверкал словно рождественская елка: свет лился из каждого окна. Светилась даже мансарда на третьем этаже, где никто никогда не жил в это время года.

Все ее тело будто налилось свинцом, каждое движение давалось с трудом. Сколько она уже здесь сидит?

Дженнифер закрыла глаза, склонившись тяжелой головой на звенья цепи. И опять перед внутренним взором в который раз пронеслись события того страшного вечера. Слепящий свет… резкий поворот автомобиля… скрежещущий визг тормозов и звук сминающегося металла… Затем – темнота… и – пробуждение в больнице. Врачи не переставали удивляться, каким образом такая ужасная авария обернулась для девушки лишь обмороком, несколькими ушибами да ссадинами.

А вот увидеть родителей Дженни позволили не сразу – будто запоздалое осознание самого страшного и отсрочка неминуемой тягостной последней встречи могли как-то смягчить удар, от которого некуда деться…

Белое лицо Элисон под белой больничной простыней – неестественно застывшее, уже отмытое от потеков крови. Спутанные волосы… Мама никогда не позволила бы себе показаться на людях без прически. Если бы она была жива… На отца девушке дали взглянуть лишь мельком – он очень пострадал при столкновении с многотонным грузовиком: основной удар пришелся со стороны водительского места.

Дрожа, Дженни хватала ртом пропитанный больничными запахами воздух морга, не в силах поверить, что два неподвижных тела – это все, что осталось от ее родителей, которые еще несколько часов назад сидели в театре, мечтали о теплом море, шутили и были такими… живыми! Но это происходило там, в той реальности, что замерла по другую сторону яркой вспышки света. Там остались ее самые близкие, родные люди, теперь отделенные от Дженнифер невидимой чертой, нарисованной смертью, – навсегда. Навсегда… Какое страшное слово! А по эту сторону она, Дженни, совсем одна.

Девушка снова открыла глаза – воспоминания были слишком болезненными и возвращались каждый раз, как только она оставалась в одиночестве. Но и видеть кого-либо ей сейчас не хотелось.

Сегодняшние похороны она помнила смутно – словно это были не настоящие события, а просто запись на старой киноленте.

Два деревянных гроба, монотонная речь священника, цветы в руках немногочисленных маминых и папиных сослуживцев, лиц которых она так и не запомнила, – разве это могло быть настоящим? Может, она просто спит и ей снится кошмар, затянувшийся во времени?

Вот и сейчас – вдруг она уже проснулась и все пойдет по-прежнему? Папа будет сидеть в гостиной у телевизора, а мама поругает ее за неубранные в шкаф вещи.

Ей так нестерпимо захотелось в это поверить, что, подхватившись, она поспешила к дому, однако все нарастающая головная боль не способствовала легкости ее шагов. И почему-то вид распахнутой настежь двери вызывал смутную тревогу. Поднявшись по ступенькам черного хода, Дженнифер прошла коридор и, миновав кухню, вошла в гостиную.

Люди все еще были здесь – те, что явились почтить память своих соседей и знакомых, хозяев, которые больше никогда не переступят порог этого дома…

Едва она вошла в гостиную, негромкие разговоры стихли и все присутствующие, включая священника, повернулись в ее сторону. Они будто бы чего-то ждали от нее, но Дженнифер не знала, чего именно. Все, что ей теперь хотелось, – закрыть за собой дверь и не видеть больше эти чужие лица…

– Как ты, деточка? – рядом с ней оказалась их соседка, мисс Уокер – тощая старая дева, с которой они никогда не были дружны, хотя и прожили много лет бок о бок. Но сейчас, в день похорон, она вела себя так, словно числилась первой в списке маминых подруг. Цепкая костлявая рука опустилась на плечо девушки – вероятно, это должно было означать поддержку.

Ничего не ответив, Дженни молча сбросила со своего плеча ее руку и побежала к лестнице, ведущей на второй этаж. Девушка слышала приглушенные голоса снизу, в них ей почудилось осуждение – наверняка говорят о ней. Но теперь Дженнифер все было безразлично, как и то, что, по правилам хорошего тона, она должна была сидеть с гостями, выслушивать их соболезнования и благодарить за участие.

Однако Дженни совсем не хотелось этого, все условности были фальшивыми и ненужными – никто из людей, расхаживающих по гостиной с торжественно-печальными лицами и разглядывающих исподтишка неброскую, но дорогую обстановку, не был по-настоящему дружен с их семьей. И вряд ли кто-то из них всерьез скорбел о потере. Сейчас она чувствовала злость на них и на весь мир, укравший ее поддержку, ее беззаботную и радостную жизнь. Почему, почему пожилая мисс Уокер и дальше изо дня в день будет выгуливать своих собак, смотреть вечерами сериалы и пить чай, а ее молодые, красивые, полные жизни родители останутся лишь воспоминанием? И она никогда – никогда! – не сможет их обнять…

Оказавшись в своей комнате, Дженни заперла за собой дверь и, не зажигая свет, села у окна. Снизу доносились голоса и звуки, но она оставалась безучастной к ним. Даже когда в дверь осторожно постучали и женский голос сказал, что мисс Уокер и миссис Браун останутся здесь на ночь, чтобы ей было спокойнее, Дженнифер не ответила.

Она больше не видела смысла соблюдать какие-то дурацкие правила приличия.