Жребий брошен - Лариса Телятникова Страница 19

Ну а дальше все завертелось так, что я даже и не старалась это запомнить. Качели, карусели, говорящие, а точнее, орущие попугаи; Полин тянет «билетик счастья», и птиц хриплым голосом вещает ей нечто вроде:

Я всегда хочу дышать амброю твоих кудрей.

Нежных губ твоих жасмин дай поцеловать скорей!

Всем песчинкам поклонюсь, по которым ты прошла,

Бью почтительно челом пыли под ногой твоей… [2]

Алхимичка млела, взмахивала ресницами и пододвигала сумку поближе, вовремя отдергивая руку от чрезмерно бдительных челюстей.

Потом были еще прилавки, заваленные эльфийскими кружевами, невозмутимый эльф-продавец и завороженная Полин, медленно перебиравшая белоснежные воздушные полосы… Были прилавки другие, откуда лился шелк — эльфийский же и почему-то красный, всех оттенков, которые только может принимать этот цвет. Розоватый, синеватый, малиновый, багровый, багряный, темный, как кровь из вены, и, наконец, алый — того непередаваемо чистого огненного цвета, которым вспыхивают боевые пульсары. В одно ухо мне вещал продавец, отчего-то желавший продать мне боги знают сколько этого клятого шелка, в другое же жарко шептала Полин, припоминавшая романтическую историю про некую юную эльфочку, что ни день гулявшую до пристани, и какого-то там капитана. Мы ходили, ходили, ходили… народу было страшно много, но при этом везде где надо ненавязчиво маячила стража, и ни разу не случалось так, чтобы в одном месте образовалась хотя бы маленькая, но толпа. Нас мотало по всему городу, захлестнув стихийной волной торжества; я запомнила лишь обрывки, кусочки того дня и запомнила еще, как в ушах стучало: Беллетэйн, Беллетэйн, Беллетэйн!.. Ночь Весны, ночь юности и силы…

А потом вдруг стемнело — так неожиданно и быстро, как темнеет обыкновенно в южных городах. Ночь упала на столицу сразу, безо всяких вечерних переходов, и в теплой прозрачной темноте вспыхнули золотые огни. Народ по-прежнему радовался и гулял, и я в кои-то веки не собиралась от него отрываться.

Но гулять просто так было уже скучно; мы переглянулись и решили пойти в парк.

Естественно, людно было и там. Где-то играл оркестр, а на круглой деревянной площадке, здорово напоминавшей Эльфийские Круги — не тех эльфов, которые Перворожденные, а тех, которые натуральные фэйри, вперемежку танцевали нечто интернациональное. Наверное, матушка Генри Ривендейла, увидав тамошние пляски, скончалась бы на месте от эстетического шока, но я не была вампирской герцогиней и помирать не собиралась. Полин улетучилась куда-то на скамеечку, сопровождаемая смутно знакомым некромантом, а я, заметив на площадке Эллинга с Яллингом, отправилась туда же — танцевать.

Минут через десять я вывалилась с площадки и ухватилась за ближайшую березку. Голова кружилась, ноги уже почти не держали; я потрясла головой, восстанавливая равновесие, и поняла, что мир сделался на порядок четче.

Давешняя отрывистость пропала, сменившись более привычным темпом. Я огляделась по сторонам; первым, что бросилось мне в глаза, оказалась алхимичка, сидевшая на все той же скамеечке. Некромант вещал, с каждым мигом все более и более проникаясь рассказом. Судя по всему, говорил он интересно: алхимичка то приоткрывала рот, то широко распахивала глаза, а то скромно смеялась, прикрывая нижнюю часть лица специально для таких случаев захваченным веером. При всем при этом она не забывала пододвигаться к некроманту поближе (тот всякий раз вежливо отодвигался чуть дальше, так что теперь он сидел на самом краешке скамейки), облизывать губки острым розовым язычком и тихонечко, но вызывающе побрякивать подвесками на серьгах.

Я хмыкнула. Праздновать хотелось по-прежнему, но, кажется, мой лимит общественности оказался уже исчерпан. Между тем хотелось чего-то большего; мой задумчивый взгляд неспешно скользил по поляне, пытаясь нащупать материал для будущей гениальной идеи.

Настроение было мне знакомо. Примерно так же я чувствовала себя полгода тому назад, в ночь на Савайн, — тогда, помнится, мы на пару с Хельги соорудили замечательного мгымбра, раз и навсегда вписав свои имена в историю Академии золотыми буквами. Миниатюрный Крендель, ныне живущий на страницах «Нашей газеты», обещал, что лично вызолотит литеры, если эту историю все-таки издадут.

Учитывая, как хитро жмурился при этом мгымбрик, я ни секунды не сомневалась — издадут. Тиражом тысяч семьсот экземпляров, в суперобложках и на дорогущей эльфийской бумаге с золотисто-яичным отливом. Куда они денутся?

Та-ак. Чего бы такого, как выражались классики, сделать плохого? Как назло, у меня не имелось никаких идей; я упрямо смотрела на танцующие пары, ожидая, когда вдохновение посетит-таки мою гениальную голову.

Полин громко рассмеялась, вспугнув вдохновение. Я досадливо нахмурилась — но тут мимо пролетела какая-то идея, и я накрепко ухватила ее за хвост. Полин… Полин, хм…

Полин!

А создадим-ка мы принца!

«А и создадим», — одобрительно моргнули крупные весенние звезды.

Я закрыла глаза, привычно сосредоточиваясь на мнемо-амулете.

Поехали!

Принцы из Западных Земель — это, согласитесь, банально. Все эти блондины в золотых коронах, с золочеными же церемониальными шпагами и белоснежными, точно после стирки, лошадями — целые стада таких вот персонажей бродят из книги в книгу, создавая нешуточную конкуренцию роковым брюнетам, главным завоевателям нежных девичьих сердец. Повторять то, что сделано до меня сотни и сотни раз?! Ну уж нет, мой принц должен был сделаться чем-то особенным.

Он и сделался. Мнемо-образ я создавала добрых полчаса; открыв же глаза, с удовольствием обозрела созданное и пришла к выводу, что старалась не зря.

Принц вышел просто загляденье, а не принц. Росту он был чуть выше среднего, такого, чтоб я доставала ему приблизительно до плеча. Ниже было как-то немужественно, выше же — неудобно; что мне, подпрыгивать к нему, что ли? Лицо ему, подумав, я сделала смуглое — но тоже не так чтобы слишком, а немножко потемнее загара; глаза большие, черные, влажные и чуть навыкате. Принца, впрочем, это нисколько не испортило, напротив, добавило ему еще немного страстности. Черные вьющиеся волосы волной спадали ниже плеч, брови — тоже черные и густые — изгибались с максимально возможным эстетизмом. Нос у принца вышел орлиный, донельзя благородный (прототипом послужил Генри Ривендейл), рот — крупный и яркий; на мой взгляд, последняя деталь получилась даже великовата. Впрочем, велик — не мал, мрыс с ним. Должны же у этого… хм… идеала быть хоть какие-то недостатки?

Помимо вышеперечисленного принц был строен и широк в плечах. Белый мундир, вынырнувший из смутных глубин моей фантазии, замечательно оттенял цвет его кожи; поначалу я присобачила поверх еще и синий магический плащ, но потом убрала, решив, что выйдет уже перебор. И так понятно, что особа непростая.

Спохватившись, я добавила принцу саблю — синей стали, хищно изогнутую, с инкрустированной серебром рукоятью. (Ну не в руках же ему оружие таскать?) К сабле добавились и ножны, выложенные драгоценными камнями. Дизайн ножен был нагло украден с последней сумочки Полин.