Шапка Мономаха - Алла Дымовская Страница 19

Но ветер с запада вдруг вместо конца принес с собой перемены. Молодой и гордый царь Искендер Дулькарнайн, иначе Двурогий, из дальней страны Македонии объявил себя владыкой мира и привел своих воинов добыть престол Персидской державы. Патизифу сделалось любопытно и даже расхотелось умирать. Весь род Дария он, в силу давней вражды, втихомолку ненавидел, и старому магу хотелось посмотреть, как юный гордый царь станет исполнять свое намерение по отношению к царю царей, тоже Дарию, третьему по счету. Искендера он не боялся: впереди македонянина шел добрый слух, что тот не жаждет кровавых жертв и не мешает каждому чтить своего бога, и даже не заставляет побежденных рядиться эллинами.

Так Патизиф и дожил при своей казне до того самого дня, когда греческие гетайры вошли в покоренные Сузы. А вскоре за ними прибыл и сам Искендер, на могучем и чудном коне Бусефале, и голову его венчал легендарный шлем с белыми крыльями. И уж конечно, молодой победитель первым делом пожелал увидеть захваченную казну, и уж конечно, старший смотритель, к тому же великолепно говоривший по-гречески, ему эту казну показал. И белый цвет, делавший Патизифа куда более старым на вид, пришелся по душе новому владыке. И речи его, мудрые и учтивые, и словно бы полные затаенной и непонятной радости от самого присутствия нового царя, тоже были по вкусу Искендеру Македонскому. И тот повелел пока что в Сузах присутствовать магу вблизи своей особы и заодно сопровождать его в царскую сокровищницу.

К зиме новый царь царей затеял игры и бега с факелами по законам своей далекой страны. Персам было интересно посмотреть, и к Патизифу впервые потянулись чередой знатные просители, желавшие лучшего места на зрелищах. Забыв впервые об его цвете и помня лишь то, что маг отныне стал близок Македонянину.

Но просители просителями, а Искендер поручил своему смотрителю сокровищ как следует подобрать красивые и по рангу награды для победителей в состязаниях. Тут уж Патизиф не мог опозорить своего звания. Он перерыл казначейство снизу доверху, отложил множество драгоценных вещей, но все никак не мог остановиться на определенном решении. И тогда как о милости попросил совета самого молодого царя. А Македонянину было лестно, что такой почтенный и ученый старец просит его совета, к тому же он и сам был не прочь осмотреть драгоценные призы. И пообещал явиться в сокровищницу завтра.

А назавтра в Сузы донеслось известие, что царь Дарий убит. Предательски заколот военачальником Бессом, и тот, узурпировав власть, объявил себя царем всех персов. Патизиф, втайне торжествуя месть, на радостях не удержался и, забыв на время обязанности, пошел к заветному сундуку. Навестить Глаз Змея и поведать ему хорошую новость. Но Глаз Змея был уже не тот Глаз, что ранее. Патизиф тотчас это понял. Печать отпала, и изнутри зловещего зеленого нутра на него смотрело нечто невообразимо ужасное, хотя отныне и доступное. И магу немедленно расхотелось знать и расхотелось бороться с силой камня. Этому Глазу вообще не место теперь было здесь: и в сундуке, и в городе, и в самом Персидском царстве. Его лучше вообще унести прочь и спрятать, закопать, утопить на краю земли. Но если унесешь, то найдется тот, кто принесет назад, если закопаешь, то найдется тот, кто выроет его вновь, а если утопить, то возвернулось же некогда Поликратово кольцо из морских глубин к своему хозяину. Патизиф стоял в сомнении и вертел в руках шапку с Глазом и знал, что сейчас он держит перед собой величайшую беду, когда-либо выпадавшую от богов на род людской. Так и застал его Македонянин, спустившийся в сокровищницу со своей приближенной свитой.

– Что это у тебя, мой маг? – спросил юный повелитель и протянул руку к шапке.

И Патизиф был так растерян и удручен, что, не понимая еще смысла своего действия, протянул молодому царю древний убор Дария. Искендер тут же и увидал сияющий Глаз, и его божественную голову вскружило от такой красоты.

– К чему столь несравненное богатство закреплено на трухлявом куске кожи? Или ты, мой маг, нашел для меня новое сокровище? Его надо переставить на мой шлем, – и пальцы Македонянина попытались силой высвободить Глаз из прочных золотых нитей.

– Стой, мой повелитель, стой! – вскрикнул испуганно Патизиф и цепкой, хоть и слабой рукой выхватил шапку. – Не делай этого, а лучше прости мою дерзость и дай мне сказать несколько слов наедине. Но не здесь, а наверху, в твоих покоях! А это, – тут маг указал на Глаз, – это я принесу с собой, и не беспокойся, сумею для тебя сохранить.

– Хорошо. Но смотри, старик, если даром потратишь мое время, – с улыбкой погрозил магу царь Искендер, предвкушая некую таинственную забаву.

Только Патизифу совсем было не до забав. Чем дольше он находился вместе с камнем, таким не похожим на прежний Глаз Змея, тем больше он начинал прозревать некую жутковатую истину.

В покоях Македонянина было много сладкого вина и душистых фруктовых плодов, и молодой царь щедрым жестом предложил старцу угощаться. Патизиф выпил кубок и съел яблоко, чтобы набраться храбрости перед лицом темной истины, которую должен был поведать этому юному, еще не знающему подлинного нрава злых богов, жизнерадостному царю.

– Помоги мне, мой повелитель, потому что и я, старый и мудрый, не ведаю, как поступить. Этот камень – могущественное и ужасное зло, сути которого я не знаю и не желаю познавать. Но могу сказать, что дух, заключенный в нем, и сотворил погибель Дария, и прояснился к новым козням с его смертью. Вели его отослать, или спрятать, или разрубить, как некогда ты поступил с узлом на колеснице Гордия. Хотя, думаю, не скован еще тот меч, что сможет разрушить его силу.

И чтобы доказать не пустое звучание своих слов, маг поднес Глаз к лицу Македонянина, не выпуская, однако, шапку из рук:

– Посмотри сам. Только смотри не долго. Впрочем, я на страже.

И царь Искендер заглянул в изумрудную пропасть и очень скоро побелел лицом, но не смог отвратить свой взор прочь и задрожал, храбрейший из храбрых. И старый маг, увидав его немощь перед камнем, поспешно прикрыл Глаз ладонью.

– Теперь ты понимаешь, мой повелитель, отчего я хотел говорить с тобой одним?

– Его надо изжить прочь, – прохрипел Македонянин, едва сумев справиться с собой, – в моей земле невиданны столь ужасные козни богов. Но и отправлять его в чужие страны было бы безумием. Невинные не должны страдать за то, о чем не просили.

– Куда же ты хочешь повелеть отнести его? – с некоторой надеждой спросил маг.

– В моей новой империи много глухих мест на окраинах, и пусть зло до поры пребудет там. А ты будешь присматривать за ним.

– Повелитель хочет сказать, что я, ничтожный и слабый, должен буду покинуть свой родной дом, чтобы нести вечное проклятие неведомо куда и умереть на чужбине? – От ужасного этого предположения Патизиф стал еще белее собственного белого цвета, насколько это вообще могло быть. – Я должен буду унести Глаз на край твоей земли, когда я с трудом ношу с собой свои собственные старые кости?

– Мой храбрый маг, ведь был же ты храбрым все это время, – ласково, но и повелительно отозвался Македонянин, – кто же еще сможет это сделать? Если ты видишь иной выход, что ж, поведай его мне. И я приму твое решение. Кого ты пошлешь вместо себя?