Битва за Свет - Антон Волков Страница 19

Ведомство выделяло для нашей операции несколько ящиков продовольствия, несколько аптечек, фонарики и батарейки для них, десять двадцатилитровых канистр бензина, маленький генератор и сорок литров дизеля для него, необходимое вооружение, в том числе и для нашего экипажа, и кое-что ещё. Написали для нас и официальные бумаги на финском (в ФСБ был человек, в совершенстве им владеющий) и шведском (при моём содействии) языках, на основании которых нас должны были пропустить через финскую и шведскую границы. Назначили выезд на вечер седьмого ноября, чтобы к утру добраться до Питера и застать там руководство Минобороны, ну и отдохнули, конечно.

Шталенков обмолвился в конце разговора о том, что тварь нечеловеческая за вчерашний день преодолела ещё два укреплённых рубежа на юге и юго-востоке уже Московской области и на несколько десятков километров приблизилась к Москве, и что на фронтах ситуация уже крайне печальная… По словам Шталенкова, едва ли можно было рассчитывать на то, что оборонительные силы фронтов продержатся ещё хотя бы неделю. Американцы то ли каким-то образом заставили афганцев, расползающихся по территории страны, атаковать на всего лишь одном направлении – том, что на Москву, то ли они за последнее время наплодили какое-то гигантское количество своих зомби, но атаки монстров в последние несколько дней стали поистине страшными по масштабам и последствиям. Москва отсчитывала последние дни относительно спокойной жизни. Скоро должна была начаться кровавая бойня…

Заметно было то, что Шталенков не очень хотел в преддверии нашего отъезда нагонять на нас страху и поэтому в своей привычной манере пытался рассказывать всё это как бы непринуждённо, как будто ничего ужасного не происходит, но предупредить нас он был просто обязан. Не нагнать на нас ужаса у него вечно не получалось. Он сам был почти бледный сегодня, он боялся! И мы видели это, и от этого нам стало не по себе. Потом в разговоре с Андреем мы откровенно признались друг другу, что очень боимся.

…Лет пять тому назад мы как-то беседовали о том, что довелось пережить нашим прародителям: о войнах в принципе и о Великой Отечественной, в частности. И хотя каких-то два, всего два поколения отделяли нас от тех ужасных военных лет, унесших столько жизней и стеревших с лица Земли тысячи городов, нам было трудно представить, что подобное может произойти с нами. Кино, книги и рассказы о войне в нашем сознании воспринимались как художественный вымысел, как сказка. Слишком цивилизованным и спокойным казался мир времён нашей юности – какая война? «Война, такая большая и разрушительная, как Вторая мировая, никогда больше не может повториться» – так рассуждали мы. «Мы на новой ступени эволюции. Правительства стран не допустят больше такого кошмара. Шишки на лбу набиты и получать их снова никто не захочет». Но, увы, нам пришлось встретить лицом к лицу не просто войну, а настоящий ад. И хотя лично мы с Андреем пока толком-то и не видели этого ада в глаза, нам было не по себе от мысли его неизбежности…

С очень тяжёлыми мыслями приехал домой. Приехал и сразу успокоил Дашку, рассказав ей о том, что она де-факто, но при том стопроцентно, принята в состав нашего экипажа в качестве «балласта» (это я так пошутил, дабы разрядить обстановку):

– Ну, вот видишь, я же говорил, что такие дела с бухты-барахты не делаются. Конечно же, нас сегодня никто не собирался гнать за тридевять земель прямо вот так, с ходу. Едем седьмого ноября.

Дашка обрадовалась, сказала, что хоть сможем как следует всё собрать, ничего не упустить. Говорить ей про то, что, скорее всего, через пару дней после нашего отъезда в Москве начнётся ад, я ей не стал, зачем? «Дай Бог, – думал я, – окольцованная тысячами тысяч мегаватт ультрафиолетовых прожекторов Москва сможет выстоять перед мерзкими существами и продержаться до момента, когда северные соседи окажут свою неоценимую помощь. Тогда зачем сейчас Даше рассказывать о неизбежном? Всё станет ясно, когда спасительная тарелка будет запущена – либо мы выживем, либо американцы… Всё сейчас зависит только от неё… Мы построим тарелку, – вертелось у меня в голове. – Мы во что бы то ни стало доберёмся до Норвегии, и норвежцы совершенно точно в кратчайшие сроки её соорудят, и тогда мы победим. Мы – жители континента Евразия – ПО-БЕ-ДИМ», – проговаривал про себя я.

Весь день шестого ноября был крайне суматошным. Во второй половине дня мы встретились с Андреем и загрузили в машину весь его багаж, состоявший из двух увесистых сумок. Затем мы вместе с ним провели несколько часов в моей мастерской, где совместно с моими товарищами по цеху устроили моей Хонде, так сказать, внеплановое ТО; всё до винтика проверили перед столь дальней дорогой. В гараже отыскали и самый необходимый инструментарий, который мог бы понадобиться нам в случае чего в дороге. Нашли и кинули в бардачок и комплект предохранителей – мало ли чего! В общем и целом часов в восемь вечера мы закончили сборы – всё было готово к завтрашнему отъезду. Настроение у нас было крайне неоднозначным. С одной стороны, мы чувствовали сверхответственность, понимали, что от нас зависит… Ну прямо как в кино – судьба пусть не человечества, но миллионов людей. От этого чувства я ощущал такой трепет, какой не ощущал ещё никогда. Я был весь в возбуждении и готов ринуться в бой, даже забыв о том, что у меня держалась лёгкая температурка и я ещё не окончательно здоров. Но, с другой стороны, и меня, и Дашу, и наверняка Андрея гложило сомнение в успехе предстоящей затеи. И страх… Страх перед тем, что нам предстоит и что нас ждёт в случае провала операции. Вдруг норвежцы откажутся по каким-либо причинам претворять в жизнь задумку российских учёных? Если даже норвежцы не откажутся, то вдруг радиоволны не окажут воздействия на звереподобных афганцев? И этих «вдруг», у каждого своих, но одинаково гнетущих, у каждого из нас возникало огромное множество.

Вечером решили лечь спать пораньше, часов в десять. Всё было собрано. Освещаемая лишь тремя свечками пустая холодная квартира была приготовлена к длительному пустованию. В этот вечер мне всё вокруг, всё внутри нашей некогда безупречно уютной однокомнатной квартиры казалось настолько родным и любимым: и пылящийся вот уже два года телевизор, и сувениры на полочках, привезённые нами и знакомыми из-за границы, и потемневшие от пыли занавески, которые в былые времена были кипенно-белыми, и всё-всё-всё… Кровать казалась уютнее, чем когда-либо, подушки мягче. Я, когда Даша уже, видимо, уснула, прослезился от того, что всего этого я мог больше не увидеть. Что какие-нибудь полусгнившие изнутри зомби, вероятно, проникнув сюда после падения Москвы, будут укрываться в моей квартире от дневного света, пережидая его в туалете и ванной, куда при закрытых дверях свет не проникает… Было грустно, очень грустно. Может быть, и Дашу гложили те же мысли, но мне показалось, что она достаточно быстро уснула, не терзая себя мыслями, подобными моим. Где-то через час мне удалось уснуть.