Телохранитель для мессии - Юлия Морозова Страница 19

Огненная стихия — коронный номер наставницы в боевой магии. По слухам, передававшимся среди послушниц страшным шепотом, Хилон, тогда еще алона, на просьбу продемонстрировать избирательность пламени просто убила (образно выражаясь) экзаменаторов пожаром, после которого от одного из корпусов Академии остались только перекрытия. Мебель и драгоценные персоны Верховных Мастеров, находившихся в предынфарктном состоянии, остались в неприкосновенности, поэтому покушение на цвет Гильдии инкриминировать ей не удалось. Пытались подвести Хилон под статью «Порча казенного имущества», но и тут не повезло — здание построили на «благотворительную» помощь. И Гильдия в великой скорби все списала на стихийные форсмажорные обстоятельства.

Другая аалона, Тано, маленькая смешливая толстушка, едва переступившая сорокалетний рубеж, обучала послушниц таинству Исцеления. В отличие от одеяния аалоны Хилон, ее платье постоянно было перепачкано в каких-то снадобьях, так что даже первоначальный цвет угадывался с трудом. От нее постоянно исходил запах цветущей сирени. Не тот удушающий дух химического заменителя, к которому я привыкла, а едва уловимый, умопомрачительно тонкий аромат цветов, только начинающих распускаться. Меня всегда изумляло, как в ее исполнении зелье из мышиных хвостов, медвежьей желчи и волчьей ягоды нежно благоухало свежескошенной травой. С ней мы занимались два раза в неделю по три часа.

Гороподобная аалона Ренита вдалбливала в наши сопротивляющиеся такому надругательству головы предмет «Магические существа». На широких просторах Империи год от года прибавлялось самой разнообразной нечисти. Вся магическая фауна по отношению к роду человеческому подразделялась на две большие группы. Нечисть, которая «горячо любила» человечество (обычно в качестве сытного завтрака, обеда и ужина, можно позднего), и нечисть, которой на нас совершенно наплевать, если ее не трогать. К первой группе относились вампиры, оборотни на любой вкус, мертвяки (они же зомби), горгоны, высасывающие тени, а также куча других малоприятных тварей — любителей полакомиться разнообразными частями человеческого тела в зависимости от предпочтений. Во вторую входили драконы, элементали стихий, различные земноводные (русалки, водяные, омутники), пегасы, гиппогрифы — всего и не перечислишь. При желании их можно изловить или сговориться о деле, но результат оказывался непредсказуемым. Встречи и с теми и с другими лучше бы избежать, но нам, как истинным алониям, это вряд ли удастся.

«Обнадеживает». Да уж…

Кроме леденящих кровь лекций у нас предусматривалась практика. Не менее впечатляющая. Обычно на практические занятия аалона с радостным видом Деда Мороза, делающего подарки малышам, приносила что-нибудь настолько отвратительно-мерзкое, что каждую послушницу в группе по разу, да стошнило. Меня и вовсе трижды. На одном из таких занятий нас порадовали мигами — червями времени. Фу, гадость. За полчаса они обрастали слизью, творя из окружающего их пространства временную кашу, при взгляде на которую желудок подпрыгивал к горлу. Тягучая слизь облепляла руки и не желала стряхиваться, позволяя сквозь толщу полюбоваться разложением обволакиваемых ею вещей, ускоренным в тысячи раз.

Аалона оказалась злопамятной и не забыла моего промаха с драконьей вытяжкой. Мне вменили в обязанность ассистировать ей во всех опытах. Наставницу не трогало, что я разводила антисанитарию на уроках неконтролируемыми приступами тошноты. Вырвало в первый раз, во второй, в третий. На четвертом занятии я недрогнувшей рукой взяла мига в руки. На восьмом умудрилась при препарировании куролиска, в котором мы с воодушевлением копались всей группой, дожевывать оставшийся с обеда сухой паек.

Про занятия, которые вел отец Ванхель, ничего плохого или хорошего сказать не могу, так как просыпала их самым бессовестным образом. В отличие от других преподавателей, святой отец не заставлял нас конспектировать лекции, полагая, что женщина, обученная грамоте, противна Единому. А под усыпляющее бормотание священника о житии святых мои глаза закрывались сами собой. Впрочем, на этих уроках бодрствовала одна закаленная долгими молитвами Сеш.