Янмэйская охота - Роман Суржиков Страница 18

— …ты его заслужил, — окончил Эрвин.

— Лорд Десмонд прав, ты заслужил… — сказал Роберт, так и не отведя глаз от меча.

— Желаешь опробовать?

Эрвин подал меч кузену. Роберт медленным, трепетным движением обнажил клинок и что-то в нем, в Роберте, преобразилось. На лице смешались благоговение и грусть, в глазах сверкнули отблеском памяти славные битвы, а в морщинах легли тенями унылые годы казначейства. Роберт взмахнул мечом. И второй раз — быстрее. И третий. Глас Зимы сверкнул призрачной дугою, раздался шорохом вспоротый воздух, странная прохладца наполнила комнату. Словно боясь позволить себе лишнее, Роберт убрал клинок в ножны:

— Благодарю.

— Скажи, кузен… ты хотел бы бросить во тьму свое казначейство, и…

Эрвин тронул взглядом Глас Зимы. Роберт смешался.

— Я… не искушай, кузен. Ты сам знаешь ответ. Но я не могу биться, пока не обзаведусь женой и сыном. Ориджины Первой Зимы и Ориджины Ступеней Неба… При моем прадеде, в каждой ветви рода было по дюжине молодых мужчин. Теперь ты один у Первой Зимы и я один у Ступеней. Я не смею рисковать, пока не оставлю потомство. И вам не советую, милорд.

Последнее указывало, что совет Роберта — предельно серьезен.

— Этого и ждал, — сказал Эрвин. — Согласен, ты прав. Однако прошу тебя об одной услуге. Она не связана с риском… надеюсь. Обучи меня фамильным приемам.

— Фамильным приемам?! — в один голос удивились альтесса и Роберт.

Продолжили порознь. Роберт:

— Разве ты ими не владеешь?

Альтесса:

— Ты собрался сражаться? Умоляю, только не это!

Эрвин отмахнулся от любовницы и ответил Роберту:

— Видишь ли, моя железка не годится для жемчужин мастерства. Признаться, в юности я не усвоил науку, но лишь потому, что меч был неподходящий. Теперь, с Гласом Зимы, я надеюсь…

— Ага, — кивнул Роберт. — Почту за честь обучить тебя. С какого приема желаешь начать?

Приемов имелось пять. Во всем мире ими владели только мечники рода Ориджин — то есть, в данный момент один только Роберт. Приемы оттачивались годами тренировок, передавались из поколения в поколение, совершенствовались и видоизменялись, подстраиваясь под новшества амуниции. Каждый прием был рассчитан так, что успешное его применение гарантировало победу в поединке. Для этого приемы должны были оставаться тайной для возможных врагов. Они передавались лишь от Ориджина к Ориджину и выполнялись так быстро, что никто не смог бы точно отследить движения клинка.

Первый прием звался Кулак Светоносца. После обманного финта, снимающего защиту, прямой молниеносный удар в лицо, по глазам. Смертельный для бездоспешного противника, калечащий и шоковый — для противника в забрале. В юношеских тренировках Эрвина этот прием кончался на финте: во время обманной восьмерки меч выкручивался из рук и к моменту собственно атаки постыдно дезертировал.

Второй прием — Горный Грохот — заслужил свое название тем, что повергал тяжелых латников в оглушительное падение. Выполнялся с помощью даги: меч наносил рубящий удар в шею, противник вынуждено поднимал руку для блока, открывалась подмышечная впадина (слабое место латного доспеха), туда и вонзался быстрый кинжал кайра. Тут Эрвину не хватало не то ловкости, не то гибкости. «Скользи влево! Перетекай!» — твердил ему Рихард. Вместо «скольжения» с «перетеканием» Эрвин отлетал назад, наткнувшись на жесткий блок.

Третий и четвертый приемы — Алисьенна и Свежая Кровь — вели к поражению противника в первые секунды дуэли. Провоцирующий выпад — блок — новый провоцирующий (который враг примет за поражающий) — новый блок — поражающий удар. Алисьенна рассекала противнику бедро, Свежая Кровь — локоть. Оба приема требовали искусного контроля над клинком и большой силы в запястье. Спрашивается, где Эрвин — а где большая сила…

Последний прием именовался Молния Агаты. Изо всех пяти он был самым простым и изящным. Представлял собою, по сути, двойной росчерк крест-накрест: икс и еще один икс. Секрет заключался в скорости. Первую вспышку Молнии еще можно было парировать, предсказав выпад. Вторая не блокировалась никак — она опережала не только движение, но и мысль противника. Кроме мастерства, Молния Агаты требовала очень прочного и очень легкого клинка. Именно таким был Глас Зимы.

— Я думал о Молнии Агаты, — сказал Эрвин.

— Ага, — ответил кузен с видом одобрения.

— Пусть покажет, — шепнула альтесса.

— Продемонстрируешь?..

Роберт оценил пространство комнаты и счел показ безопасным. Поставил канделябр со свечою на край стола; с прежним трепетом обнажил Глас Зимы, сделал несколько пробных взмахов и выпадов. Потом начал раскручивать клинок перед собою, будто сражаясь с незримым противником. Вот невидимка рубанул его слева — Роберт парировал и провел ответную атаку. Вот невидимка отбил ее, Глас Зимы отскочил от блока, взметнулся вверх, выписал дугу над головою. Роберт шагнул к столу и хлестнул мечом. Не ударил, не рубанул — именно хлестнул, будто держал не сталь, а кнут.

Клинок исчез. Пропал над головой кайра — блеснул внизу, у самой столешницы, — сверкнул под потолком — и снова внизу. Роберт отшагнул назад, вынул из воздуха возникший заново Глас Зимы, принял защитную позицию. Свеча распалась на три равных части: съехала вбок верхушка, отпала серединка, а низ остался в канделябре, срезанный гладко, как масло.

— Ухххх!.. — выдохнула альтесса.

Роберт убрал меч в ножны.

— Когда начнем, кузен?

Не теряя времени, Эрвин приступил к тренировкам в тот же день, а продолжил следующим, и следующим, и следующим. Он отдавался учебе с удовольствием — собственно, любое дело во дворце лорд-канцлер Эрвин Ориджин делал в свое удовольствие, либо не делал вовсе. Он выбрал простой, но чертовски изящный тренировочный костюм; ходил в фехтовальный зал не утром, и не вечером, а перед обедом — когда придворные барышни непременно заметят его в пути. С небрежной учтивостью кланялся, придерживая Глас Зимы (и тем акцентируя на нем внимание), ронял невзначай что-нибудь о фамильных приемах или традициях Севера.

— Ах, к чему фехтование! Никто не посмеет вызвать вас, милорд! — отвечали дамы и добавляли с искоркой: — Хотя…

В этом «хотя» заключалось все, что только можно было сказать об умном, красивом, обаятельном, властном мужчине — и к тому же, мастере меча. Эрвин закреплял впечатление после тренировки, за обедом, когда мимолетно замечал:

— Отчего-то так разыгрался аппетит…

И какая-нибудь из придворных дам начинала шептаться с соседкой, а леди Аланис метала в нее огненные взгляды, а леди Иона хихикала на ухо брату…

Словом, тренировки приносили Эрвину массу внимания, укрепляли его образ великого воина (и без того сравнимый с легендами), причем все происходило как будто невзначай, без усилия и намерения. Что же на самом деле творилось в фехтовальном зале — знали лишь Роберт Ориджин и альтесса Тревога.