Лексикон демона - Сара Риз Бреннан Страница 17

— Все это зачарованное, так? Вы вроде бы говорили, что доброго колдовства не бывает. Какая тогда разница между вами и магами?

— Разница в том, девочка, — произнес слева еще один знакомый голос, — что мы используем магические предметы, не обладая колдовской силой.

В последнем Ник не был уверен, однако на Ярмарке Гоблинов это считалось вопросом чести. Сила принадлежала колдунам, и она же их развращала. С посетителями, способными творить магию, ярмарочные худо-бедно общались, но собственных способностей не признавали ни за что, даже если они были.

В далеком прошлом Ярмарку устраивали для того, чтобы помогать пострадавшим от магии. Все нынешние торговцы утверждали, что их предки в свое время случайно узнали правду о колдунах и поклялись помогать невинным и беззащитным. Все упорно закрывали глаза на то, что эту правду было легче всего узнать членам колдовских семей или самим колдунам.

Ник считал, что отрицать это не менее глупо, чем отрицать факт перехода от пользования магическими предметами к купле-продаже тех же предметов, перехода от священной войны к борьбе за кусок хлеба.

«Каждый делает вид, что мир не такой, какой есть, — думал Ник, — так стоит ли удивляться? В конце концов, большинство людей даже не догадываются, что магия существует. Слепыми быть проще».

— Колдуны приносят демонам жертвы, чтобы те дали им все, что они захотят. Люди Ярмарки могут призывать демонов только в танце. Мы бы и вовсе не призывали, если бы не наше отчаянное положение. Демоны тоже пребывают в отчаянии. Они так жаждут этого мира, что рады даже малым подачкам, но и взамен дают не больше. Так что нам приходится обороняться от колдунов с одними только крохами сведений от демонов и магическими игрушками. Положение незавидное, и, наверное, пора бы его улучшить: выдать кого-нибудь демонам ради общего блага. Можно начать с любителей глупых вопросов.

Из темноты палатки за прилавком появилась Меррис Кромвель, шурша подолом по траве. Свой талисман она приколола вместо броши — кусочки кристаллов и косточки в переплетении шелковых нитей под матовым стеклом. Он был ее единственным украшением.

Меррис была не того сорта, чтобы зависеть от чьих-нибудь услуг, поэтому над ее столом висела лампа с красным плафоном. Красноватый свет падал ей на лицо, освещая почти квадратный подбородок и волосы с проседью, зачесанные наверх со лба, похожего на купол собора.

У каждого на Ярмарке Гоблинов было свое ремесло: Филлис торговала колокольчиками, семья Дэвис традиционно предсказывала судьбу, Моррисы занимались ковкой и чеканкой, а немые близнецы продавали слова в любых формах: книги, свитки и таблички, о каких только можно мечтать. На прилавке у Меррис можно было найти сразу все. Ее профилем был высший класс.

— Она шутит, — объяснил Алан. — Меррис, это Мэй и Джеми.

Меррис слегка выпрямилась.

— Подруга Алана, я полагаю?

Мэй заметно покраснела.

— Мм… нет.

— Значит, Николаса, — устало закончила Меррис. — И что они в тебе находят, не представляю.

Ник наклонился через прилавок и подмигнул ей.

— Чтобы узнать, надо попробовать!

Меррис вперила в него грозный взгляд, но тут Алан благородно отвлек ее.

— Мы пытаемся им помочь. Ник будет танцевать. Нам нужен амулет переговорщика.

Меррис на мгновение задумалась, а затем склонилась над прилавком, чтобы извлечь из груды товара глиняную табличку.

— Перевод нужен к концу месяца, — сказала она. — И не давай ее Николасу — ей пять тысяч лет.

Алан бросил взгляд на табличку и кивнул. Только потом Меррис вложила ему в руку сияющую белую раковину на цепочке и закрыла ладонь. Меррис единственная из здешних торговцев не брала денег. Ей платили услугами. Денег у нее всегда было достаточно, хотя никто не знал, откуда они появлялись. Разменной монетой Меррис была власть.

— Алан, чьи это письмена? — спросила Мэй, заинтересованно разглядывая табличку. Неудивительно, что братец так на нее запал: Ник даже не заподозрил в ней интеллектуалку.

— Шумерские, — ответил Алан.

— Ими написаны древнейшие из текстов от начала первой цивилизации, — снисходительно пояснила Меррис. — Позже их использовали вавилоняне. Половина того, что мы знаем о магии, взята из шумерских источников. Чему только учат детей в нынешней школе…

Мэй поразилась:

— Ты знаешь шумерский?

Как считал Ник, Меррис настолько тепло относится к Алану, насколько вообще может питать симпатию к немагическим объектам, но ее прежде всего занимали дела. Она не стала слушать обмен шумерскими любезностями и переключилась на Ника.

— Какого демона хочешь вызвать?

— Анзу, — ответил Ник.

Иногда над ним смеялись, что он умеет вызывать только двух демонов, но зато он вызывал их быстрее всех и всегда без ошибок.

— Простите, а каким образом можно вызвать демонов с помощью танца? — спросил Джеми, переводя взгляд с лица Меррис на ее товары. Чудеса Ярмарки ослепили его куда меньше, чем сестру. Джеми нервно улыбнулся. Ник уже знал эту улыбку. — У них что, дискозависимость?

Чудной он все-таки. Ник совсем его не понимал.

Меррис посмотрела так, будто никто не осмеливался и пискнуть нечто подобное в ее присутствии. Она не снизошла до ответа, а кивнула тени позади себя, и какой-то тип, которого Ник раньше не видел, сменил ее за прилавком. Сама же она отправилась через всю Ярмарку, увлекая их за собой, до самой площадки танцовщиков.

В этом месте прилавки заканчивались, но Ярмарка продолжалась — поляной, залитой светом и наполненной музыкой. Над головами горели дюжины фонариков, ярких, как звезды, чудом застрявшие в ветвях, трава под ними сияла серебром, а темнота позади танцующих казалась черным бархатным занавесом.

Шесть пар уже кружились в танце. Девушки были в ярких нарядах — юбки из множества клиньев разлетались яркими лепестками, словно ожившие ромашки. Партнеры не отставали от них, словно тени — все в черном. Ник поймал на себе взгляд Мэй, улыбнулся ей краем губ и сосредоточился на танцорах, точнее, на девушке в красном, как мак, платье. Когда в других парах девушек подбрасывали на руках, эту партнер возвращал с небес. Она была проворна, словно фехтовальщик, и оттого еще более прекрасна. Алый вихрь ее танца напоминал струйку крови в воде, и к нему акулами тянулись зеваки.

У всех девушек были венки из жар-цвета: оранжевые и красные лепестки пылали на их головах, будто язычки пламени. Если танцующая бросала кому-нибудь цветок, это считалось знаком особого благоволения.

По толпе вокруг площадки пробежал шорох и шепот: темноволосая танцовщица достала цветок из венка. На ее алых, как спелые вишни, губах заиграла улыбка. Пары закружились в четко слаженном ритме — полоса света, полоса тени, — и девушка в красном, оказавшись ближе к публике, дунула на цветок в ладони.