Хозяйка большого дома - Карина Демина Страница 17

На сей раз Ийлэ услышала приближение пса: он поднимался медленно, останавливаясь на каждой ступеньке. Дышал тяжело. И боль испытывал.

Райдо…

…боль сладкая, как патока, кленовый сироп, который доставляли из бакалейной лавки. Покупки привозили раз в неделю, в картонных коробах, и Ийлэ, пробираясь на кухню, садилась в уголочке. Ей нравилось смотреть на то, как кухарка эти короба распаковывает. Она движется с нарочитой неторопливостью, вскрывает крышку, вытаскивает банки с маринованными абрикосами, мешочки с цукатами, с засахаренными сливами и изюмом, которые взвешивает на домашних весах. Бакалейщик сидит за столом, ему ставят тарелку с пирогом и широкую глиняную чашку.

Он пьет чай и следит за кухаркой.

Эти двое доверяют друг другу, но… ритуал есть ритуал.

Про ритуал сказала мама, с усмешкой, и еще добавила, что людям ритуалы важны.

…а псам?

Зачем он сюда таскается? Прислал бы щенка своего, который Ийлэ ненавидит, но не тронет без приказа. С младшим она знает как себя вести, а этот…

– Можно? – спросил он, прежде чем войти.

Будто Ийлэ могла запретить.

– Окно зачем открыла? Ребенка застудишь, – проворчал он.

Закрыл. Остановился, сгорбившись, прижав руку к боку. И задышал часто, поверхностно, а потом закашлялся, и в воздухе запахло кровью.

Псу было больно.

Ийлэ вжалась в пол: она помнила, что свою боль они лечили чужой.

– Дайна приходила? – отдышавшись, сказал он. – Вы ведь знакомы, да?

Ийлэ кивнула. Медленно. Она не была уверена, что псу нужен ответ, но злить его молчанием теперь, когда он и без того раздражен, не следовало.

– Знакомы… что ж, это ничего не значит… и вообще… – Он медленно опустился на пол. – А я вот… хреново мне.

Ийлэ видела.

…догнать не успеет…

…если вдруг решит, то… схватить корзину и выбраться с чердака она сможет… отсидеться где-нибудь, пока он…

– Разрыв-цветы… они красивые… никто не верит, что они красивые. Ты видела когда-нибудь?

Ийлэ покачала головой. Разрыв-цветов она не видела.

Эшшоан – мирный город. И не город даже, городок, подобных ему на землях Лозы сотни и сотни. Не воевали здесь, не думали даже о войне…

Разрыв-цветы?

На площади высаживали сортовые тюльпаны и еще нарциссы, крупные, темно-желтые или же белые…

– И правильно, тебе-то оно ни к чему. – Пес улегся на полу.

Рай-до…

Имя, переломанное пополам. И сам он переломаннный, прекрасно это понимает.

…мама розы любила.

Садовые. Чайные, с толстыми, словно навощенными стеблями, с листьями глянцевыми, темно-зелеными, как то треклятое платье, которое присвоила Дайна, с тугими бутонами, раскрывавшимися как-то сразу. Она давала кустам имена. И те, отзываясь на призыв ее, спешили радовать маму цветами, темно-красными, как венозная кровь, или вот белыми, хрупкими… розовыми, желтыми.

Пережили ли розы войну? Почему-то раньше Ийлэ о них не думала.

– Я по глупости нарвался. – Пес лежал, подтянув колени к груди, сунув сложенные ладони под щеку. Глаза закрыл. Улыбался.

Кто улыбается, когда ему больно?

– Поле было… зеленое такое поле… яркое… и еще васильки россыпью. Ромашки опять же… ромашки пахнут хорошо, а я… я помню, удивился, почему запах их такой яркий. Манящий. Словно ромашковые духи над полем разлили… у меня от этого запаха голова кругом пошла. Несколько лет войны, а тут ромашки, представляешь?

Нет.

Ийлэ не представляла. Она не хотела представлять себе его поле и слушать его тоже не хотела.

Райдо…

…кислота на языке, рвота… или слезы… или мясо, которое испортилось и его швырнули Ийлэ, зная, что от голода она одурела настолько, что съест.

Быть может, сдохнет.

Или сбежит.

Если бы не цепь, она сбежала бы, но…

– И вот чуял же, что неладно с этим полем, а все одно сунулся. Ромашек нарвать захотел. Не идиот ли? Идиот, – сам себе ответил пес. – Помню, как зашелестело, будто змея по траве крадется. Я оборачиваюсь, а там… и вправду змея. Зеленая. Огромнющая, с руку мою толщиной будет. Поднялась, раскачивается…

…раскачивалась веревка на заднем дворе. Привязали ее к столбу, а в веревку сунули папу… и ветер шевелил тело, отчего казалось, что папа еще жив.

– …а наверху шар распускается. Цветок такой. Желто-лиловый, как… не знаю, как что… красивый… я на него пялился. Веришь, видел, как трещины идут, и как иглы проступают, и как лопается он, тоже видел… мне говорят, что невозможно, что воображение, но я-то знаю.