Шарманщик - Виталий Вавикин Страница 17

«Какую вину? – думает Нина. – Что это за игры? Что за психологическое давление? Неужели правительственных агентов учат подобным трюкам? И причем здесь зоомагазин? Может, Фрейд считал, что это подчеркивает или даже усиливает вину преступника в его собственном сознании?» Нина сидит в машине и уверяет себя, что она не хочет сбежать. Она даже не думает об этом! Ну, если только чуть-чуть… Черт! Да зачем ей делать это?! Она нервно одергивает юбку, пряча колени. Сердце учащенно бьется. Хэнзарда нет пять минут, десять… «Он наблюдает за мной, – думает Нина, вглядываясь в окна зоомагазина. – Изучает меня. Хочет, чтобы я запаниковала. Но я же ничего не сделала. Черт!»

Ее глаза округляются, когда агент выходит из зоомагазина, держа в руках большую белую коробку, поверх которой лежит собачий поводок. «Это еще что такое?» – думает Нина, пытаясь определить предназначение подобного набора и его воздействие на психику задержанного. Черный кожаный поводок соскальзывает с коробки и падает на землю. «А это что еще значит? – думает Нина. – Доминирование? Рабство?»

– На этот раз с увеличенной гарантией, – говорит Хэнзард, ставя коробку на заднее сиденье.

«Сказать ему, что он уронил поводок или нет? – кусает губы Нина. – Сказать или нет? Сказать или нет?» Хэнзард матерится и сам замечает пропажу. Он бежит назад и, уже успокоившись, с поводком в руках возвращается.

«Тяв!» – слышит Нина из коробки. Все! Она уже почти паникует!

– Мой новый чихуахуа, – говорит Хэнзард, поглаживая кого-то в коробке. – Уже третий. Два других сгорели, но этот, надеюсь, прослужит чуть дольше.

И снова: «Тяв!» Нина вытягивает шею, пытаясь заглянуть в коробку. Крохотный чихуахуа смотрит на нее тупыми глазами и моргает. «Тяв! Тяв!». И Нина паникует. Уже паникует…

* * *

Магазин женской одежды. Отдел нижнего белья. Бони и ее тринадцатилетняя сестра. От многообразия форм и расцветок голова может пойти кругом.

– Даже не знаю, что выбрать, – говорит Кейси.

– Выбери, что нравится тебе, – говорит Бони. – Это же твое первое свидание, так что, надеюсь, до демонстраций дело не дойдет.

– В прошлый раз дошло, – говорит Кейси и краснеет.

– Значит, тем более выбирай то, что нравится тебе, – говорит Бони. – Я, например, делаю именно так.

– А как же он… они?

– Плевать на них, – смеется Бони. – Думаешь, им интересно, из какого материала сделаны твои трусы или какой помадой ты красишь губы?!

– А разве нет?

– Конечно, нет. Моему, например, вообще наплевать, что на мне надето… пока надето… Хотя иногда мне кажется, что ему вообще на все наплевать, кроме своих чихуахуа! Пока они не сдохнут.

– Так у него опять сдохла собака?

– Пррф! Что ты думаешь, пойдет сегодня и купит новую. Чертов аллергик!

* * *

Агент Раш промокнул платком вспотевшую лысину и сказал Олегу, что во время войны с Сересом они пытали военнопленных током.

– Наши врачи подключали электроды к их нервным окончаниям и отдавали пульт, регулирующий подачу электроэнергии, нам. Азиаты называли это «кристально чистая боль». Когда слова и унижения не помогают, а они никогда не помогают, это остается тем единственным, что может развязать человеку язык. Электричество пронзает твои нервные окончания, добирается до самых костей и остается там до тех пор, пока проводящий допрос не пожелает прекратить это. Минута, час, десять часов… Боль рано или поздно ломает любого. Боль без надежды на смерть. А унижения – это лишь детские игры. Ты удивишься, узнав, как низко может пасть человек. Думаю, каждый из нас способен превратиться в грязное животное, в свинью и убедить себя, что это необходимость. Но вот с болью никто не поспорит. Как думаешь, сколько времени ты бы смог продержаться?

– Не знаю, – признался Олег. Скопившаяся слюна стояла поперек сжавшегося горла и не желала проходить внутрь.

– Ты ведь не был на войне, так?

– Да.

– Почему?

– Я работал журналистом… – Олег замолчал, угадывая следующий вопрос. – Может, из меня получится и не самый удачный пример патриотизма, но я никогда…

– А кто сказал, что тебя обвиняют именно в этом?

– Вы сказали, – он наконец-то сглотнул.

Раш улыбнулся.

– Сразу видно – журналист. Зубы как у шакала. Только и ждут, чтобы вцепиться кому-нибудь в глотку.

– Я просто пытаюсь хорошо делать свою работу.

– А Нина? Она тоже делала свою работу, когда передавала тебе сведения о военных событиях?

– Я не знаю. Она просто рассказывала мне об этом и все. А ей… – Олег вздохнул. Не нужно было ему говорить об этом, но он не мог ничего придумать. – А ей рассказал обо всем этом ангел.

– Ангел? – Раш удивленно поднял левую бровь. – Это какой-то псевдоним или что?

– Это тот, что спускается с неба и вещает голосом Божьим.

– С неба…

– Так говорила мне Нина, – пожал плечами Олег.

– И ты, конечно же, ей верил?

– Нет, но…

– Но трахать ее тебе нравилось.

– Да.

– Эх, пропустить бы через тебя ток для профилактики!

* * *

Анна вжалась в стул и стиснула колени, с которых предательски сполз подол юбки. Хэнзард молчал более получаса. Склонившись над столом, он что-то записывал в ее личное дело, иногда меняя ручки, что-то подчеркивая и делая какие-то пометки карандашом.

– Если я вам мешаю, то могу подождать в коридоре, – решилась сделать предложение Анна.

– Не мешаете, – заверил Хэнзард, не отрываясь от своих записей. – Вот, – он достал из кармана сложенный лист бумаги. – Заполните пока, если не сложно.

– Что это?

– Гарантия на моего чихуахуа.

– Гарантия на чихуахуа? – руки Анны похолодели. Да что же это все значит?!

– Вот ручка, – сказал, не поднимая глаз, Хэнзард. – Если будут вопросы, спрашивайте. Думаю, скоро я уже буду знать эту процедуру лучше, чем свою работу, – он откашлялся в кулак, посмотрел на часы, извинился и сказал, что ему нужно отойти. – Надеюсь, к моему возвращению вы уже закончите.

Дверь за ним закрылась, но не на ключ, по крайней мере, Анна не услышала щелканья замков. Тишина. В соседнем кабинете кто-то разговаривал, но стены сжирали слова, не оставляя даже обрывков. Лишь только фон, напоминающий о том, что где-то есть жизнь. Анна взяла оставленную Хэнзардом ручку и посмотрела на незаполненный гарантийный талон. «Наблюдают ли сейчас за мной? Конечно, наблюдают! Может быть, именно сейчас какие-нибудь сложные приборы сканируют мой мозг, выявляя склонность к заговорам и политическим возмущениям. Что ж, ну и хорошо. Пусть сканируют сколько угодно! Они все равно ничего там не найдут!»