Чудовища и красавицы. Опасные сказки - Соман Чайнани Страница 17

– А обратно вы мне позволите её выкупить, когда у меня появятся деньги? – спрашивает он.

– Ну только если твоя цена будет такой же справедливой, как моя, – отвечает женщина.

– А сколько вы за неё заплатите?

Женщина достаёт из кармана пять крошечных зелёных стручков. Они переливаются на солнце как изумруды.

– Бобы? – усмехается Джек.

– Волшебные бобы, – поправляет женщина.

– Э… – начинает Джек, но женщина уже наклонилась к нему и шепчет, положив руку ему на спину:

– Посади их в своём саду, и они вырастут выше облаков. Поднимешься по ним до самого неба, и там тебя ждут чудеса, а все беды твои позади останутся…

Её взгляд гипнотизирует, её дыхание сладко пахнет ванилью.

«Небо… – думает Джек. – Папа…»

А дома у вдовы масло кончилось. И хлеб засох.

Джек влетает домой радостный, взвинченный, словно вырвавшийся из тюрьмы на волю заключённый. Коровы с ним нет.

– Молодец, – вздыхает его мать. – Сколько ты за неё получил? Десять? Пятнадцать?

Джек раскрывает ладонь.

– Волшебные бобы! Они вырастают, и…

Договорить Джек не успевает, мать набрасывается на него с кулаками и лупит, лупит, а потом прогоняет прочь, даже чёрствой корки ему не дав.

Уйдя в свою комнату, Джек ложится на кровать и плачет. Возможно, материнские колотушки вложили парню немного ума, и он начинает трезво соображать, что ему вскоре исполнится пятнадцать лет, а нет у него ничего – ни коровы, ни девушки, ни уважения, а одна лишь пригоршня каких-то бобов. Та женщина, наверное, с одного взгляда поняла, какой он дурак и как легко его можно облапошить. Белянку у него забрала. Может, хоть корове теперь хорошо будет? Или та женщина сама её мяснику продала? Бедная старая Белянка! Он подвёл её! А отец его самого обманул. Нет на небе дворца никакого, и волшебных бобов тоже не бывает. И выходит так, что мать его права, а он кругом в дураках остался.

Джек вышвыривает бобовые стручки в окно и прячет голову под подушку. Завтра ему придётся в городок возвращаться и с высоко поднятой головой браться за работу – конский навоз с улиц убирать.

Обычно каждое утро начинается для Джека с того, что его будит ударивший в глаза солнечный луч. Затем слышится голодное мычание Белянки – и покатил очередной день. Но сегодня никто не мычит, и солнце в глаза не бьёт – густая тень висит за окном, позволяет ещё немного поваляться в постели, позевать, потянуться. И тут Джек вдруг понимает, откуда взялась эта тень.

А поняв, скатывается с кровати и начинает прямо на бегу натягивать штаны.

Выбежав за дверь, Джек не справляется со штанами и валится лицом прямо в грязь, а когда затем медленно поднимает голову, то упирается взглядом в колоссальный зелёный столб. Шириной с двух слонов в обхвате, он уходит высоко за облака, так высоко, что верхушки его не видно. Рядом со стеблем стоит мать Джека и несколько соседей, сбежавшихся поглядеть на это чудо. Все они молча, приставив козырьком ко лбу ладони, смотрят вверх, словно ожидая, не упадёт ли что оттуда. А может, ждут, не рискнёт ли кто-нибудь залезть по этому стеблю.

«Я залезу, – решает Джек. – Это должен быть я. Ведь это мои волшебные бобы, верно? Так что же, выходит, та женщина, что Белянку взяла, правду мне сказала? Да, но если она сказала правду о бобах, тогда и обо всём остальном тоже?»

Джек с разбега прыгает на бобовый стебель и начинает карабкаться по нему, хватаясь руками за жилистые выступы на стебле.

– Нет, Джек, нет! – кричит снизу его мать, но как-то слабо кричит, без особого волнения, словно чужому.

Потихоньку, понемногу юноша взбирается наверх, вдыхая запах бобового стебля – спелый, свежий, и оживает, начинает трепетать сердце Джека в предчувствии загадочной, удивительной жизни, которая ждёт его впереди, такой непохожей на ту прежнюю жизнь, которую он оставил далеко внизу, в городке своего детства. Джек чувствует голод – ведь он не ужинал вчера и не завтракал сегодня, – но он продолжает карабкаться дальше. Птицы кружат над Джеком, клюют его, не понимая, кто он: враг или друг, – но он продолжает продвигаться вперёд. Один раз Джек оскальзывается, но успевает вовремя схватиться руками за шершавый выступ стебля и в эту секунду понимает, что впервые в жизни удача улыбнулась ему.

Наконец Джек добирается до верхушки стебля, до крепкого, широкого зелёного листа, соединённого с другими такими же листьями, а все вместе они образуют подобие гигантского лабиринта, внутри которого жарко и влажно. Лабиринт быстро переходит в самые настоящие джунгли, где всё кажется вдвое, впятеро больше, чем внизу: деревья, цветы, фрукты, скалы далеко на горизонте…

Поначалу Джек набрасывается было на еду, но тут мимо него стремительно проносятся лоси и лемуры, они бросают на юношу испуганные взгляды, в которых ясно читается: «Не до еды тебе сейчас, Джек, потому что ты сам теперь еда». И Джек понимает эти взгляды и бежит со всех ног, хотя сам не знает, куда он несётся и зачем.

Потом перед Джеком возникает дом. Огромный, самый большой из всех, какие он когда-либо видел. Выше, намного выше их всех. Дом похож на замок, хотя построен из заплесневелого, позеленевшего от времени дерева. У этого дома центральная башня и два крыла, и все окна в нём почему-то закрыты ставнями. Дом напоминает Джеку притаившуюся среди ветвей зубастую хищную тварь. На входной двери висит сделанный из чистого золота молоток в форме дракона. Джек на время замирает на месте, но затем снова слышит топот копыт и рёв несущихся в панике животных, и тогда он стучит золотым молотком в дверь – тук, тук, тук. Никто не откликается. Джек нервничает, сдувает упавшую ему на глаза прядь каштановых волос, тяжело пыхтит. Затем стучит снова, и на этот раз дверь открывается.

Джек чувствует себя так, словно его под дых ударили.

– Папа? Папа? – растерянно бормочет он, потому что открывший дверь мужчина на самом деле очень похож на его отца. У него густая каштанового цвета борода, буйная грива волос на голове, морщинистый лоб. Правда, он гораздо костлявее отца, у него нет приятного мягкого животика, и торчат словно палки из рукавов и штанин тощие руки и ноги. Джека он совершенно не узнаёт, ворчит, сверля юношу подозрительным взглядом.

– Я тебе не папа. Я слишком занят, чтобы быть папочкой и всё такое прочее. Мне с одной хозяйкой хлопот хватает. Папа! Давай беги лучше отсюда, пока она не вернулась, иначе тебя такие неприятности ждут! Скит-скат.