Ветхая ткань бытия - Константин Бояндин Страница 16

В Храм давно уже позволялось впускать не-флоссов. Не всем, понятное дело, такое послабление было по душе. Существуют меньшие Храмы, по-прежнему закрытые для всех иных рас. Культ должен возобновляться и поддерживаться: искажение его губительно. Трижды одаривала Вестница свой народ, всякий раз напоминая о себе в годы, казалось бы, значительного ослабления своей мощи. Впрочем, флоссы, привыкшие проживать свою короткую жизнь стремительно, в объятиях непостоянной воздушной стихии, вовсе не зависели всецело от своей богини.

Она лишь присматривала за ними, охраняя своих детей от губительной опасности, предвидеть которую они сами не смогли бы.

«…Кто останавливает силы, потревоженные незнанием? Кто видит все дороги и всех, кто идёт по ним?..»

Так или примерно так излагался этот гимн — тем, кто привык думать словами. Именно они, цепочки звуков, открывающие людям всё богатство мира, были для флоссов хуже любого физического насилия. Слушать и понимать человеческую речь — всё равно, что пытаться увидеть изображение на мозаике, частички которой нанизаны на длинную нить и как следует перемешаны. Флоссы говорили не словами; людям не дано было это понять, — как невозможно слепому объяснить, что такое зрение.

Флоссы воспринимали свою речь, ангваи, как поток образов — сжатый, красочный и живой. С тех пор, как они научились запоминать его и передавать своим потомкам, они и получили право называться разумными.

По их собственному мнению.

Пожалуй, только в речах некоторых из людей изредка проскальзывали краски, удивительно похожие на текучее полотно ангваи. Такие люди и становились чаще всего переводчиками флоссов — поскольку помогали сократить отчасти тот разрыв, что создавали между расами различные способы воспринимать окружающую вселенную и передавать знания о ней.

«…Пусть течёт вода мимо меня, пусть ветер несётся над моей головой…»

Разве могут эти упрощённые образы дать точное представление о священных текстах? А раз не могут, опасно ли присутствие не-флоссов в пределах Храма? Лишённые возможности точно воспринять некогда высказанное ангваи, чей узор вмещает весь мир, они были бессильны обратить узор во зло.

Это было самым весомым аргументом — конечно же, не для всех — за то, чтобы открыть мудрость богини остальным расам. Впрочем, Вестница не требует полного и абсолютного подчинения. Руки им заменяют паранормальные свойства; животные строят им дома и защищают от когтей и клыков природы. Которая, так же легко может отнять жизнь, как и одарить ею…

Шассим вздрогнул. Он вспомнил Сунь Унэна и его странно звучавшие тексты, именуемые сутрами. Вероятно, потому он так стремился находится в обществе монаха, который, казалось, задался целью быть вечным нарушителем спокойствия.

Поскольку звуки его сутр выглядели особенно ярко для того «зрения-слуха», которым воспринималась ангваи. Узор его речей был чудовищно непривычен и вызывал острое возражения разума — но был так же ярок, как и то полотно, что выпевали сейчас пятеро сидящих у алтаря жрецов и жриц… Сутры взрывались огнём где-то внутри, пробуждая ум от спячки и поражая флосса кажущейся дисгармонией — мнимым хаосом, в котором на деле скрывалось величайшее совершенство.

Ускользавшее при попытке рассмотреть его. Что, впрочем, не удивляло целителя.

Однако последние дни Унэн казался необычайно рассеянным; речи его вызывали совершенно иные ощущения. Взамен ставшего привычным образа непроглядной черноты, смешивавшейся с миллионами серебристых искорок, Шассим видел сотни дуг и точек, испещрявших серые небеса.

Знаки, привнесённые извне. Откуда-то издалека: подобных знаков не знал никто. Шассим рискнул отвлечь Семерых Помнящих, живых хранителей накопленного Флоссами знания — но и они не узнали ни одного образа из тех, что Шассим запомнил.

…Ритуал закончился и на момент все (по крайней мере, все Флоссы), принимавшие в нём участие, ощутили — опять же, беден язык Людей, так мало слов — присутствие Вестницы, коснувшейся собравшихся своим незримым крылом.

Шассим рассеянно приветствовал многих своих знакомых и, легко поднявшись в воздух, направился к селению Яг-Авелло, где жило большинство его родственников. Двое его детей намеревались стать целителями, и он, Шассим, должен заняться их обучением.

Кроме того, Ольви-Яг-Ахалл, его спутница, мысль о которой придаёт смысл его жизни… одним словом, скоро у Шассима прибавление в семействе и пора будет приниматься за воспитание. Невероятно хлопотное дело, между прочим…

* * *

— Что это за знаки? — спросил неожиданно Науэр, указывая на вросшую в землю каменную плиту. По плите ползли рассыпанные чьим-то резцом дуги и точки, сплетавшиеся в причудливый узор. Буквы? Гость сел у плиты и погладил её поверхность. Мох в изобилии покрывал её; множество надписей (если, конечно, это были надписи) были безвозвратно стёрты временем.

— Никто не знает, — Аймвери задумчиво смотрел на плиту. — Некогда говорили, что это — послание древних, наших предков, пытавшихся передать таким образом свою мудрость. Да только никому не дано понять смысл этих надписей…

— Никакими силами? — Гость был поражён. Даже те, по выражению этого забавного человечка, крохи сохранившейся магии были поистине великолепны — и казалось невероятным, чтобы здешние чародеи или как они себя именуют, были не в состоянии расшифровать надписи.

Тем более, адресованные им, потомкам этих самых древних. Зачем затуманивать смысл подобных посланий в будущее? Науэр энергично покачал головой… что-то здесь не то. Решительно не то.

Аймвери последние три дня постоянно торопил его. Игла постепенно приближалась, и Гость всё чаще задумывался, зачем им нужно именно туда. Что, всевидящий Правитель Иглы не в состоянии общаться с ними на расстоянии? Совсем недавно Аймвери хвастался, что весь Зивир открыт ему… весь, кроме замка Моррон и тёмных областей, где законы природы уже не были неизменны и привычны и где правили страх и сумрак.

Иными словами, усмехнулся про себя Науэр, он видит лишь тот клочок, что остался от их Зивира. Не очень-то похоже на могущество. Отчего бы не помочь тогда пересечь разделяющее их пространство? Гость поморщился (он всё-таки умудрился стереть ноги) и проклял магию, которая совершенно не годится ни для чего обыденного.