Лавка красоты "Маргаритки" - Анастасия Королева Страница 16

– У тебя там что-то сгорело, – голос, совершенно спокойный, заставляет коротко вскрикнуть и подпрыгнуть на месте.

Склянка с отваром лаванды, любовно мною приготовленным, летит на пол, но не разбивается, зависает в воздухе в каких-то паре сантиметров от деревянной поверхности.

– Ты!!! – выдыхаю сипло, буквально загораясь от слепящей ярости. – Ты зачем опять?!

И вежливость, и воспитание вдруг испарились. Да и как не испариться, если этот…этот…этот сумасброд вновь явился без приглашения, и чувствует себя при этом как дома? Сидит на моём кресле, греется у моего камина, ещё и насмехается надо мной?

– Вот, – искрящейся нитью водружает склянку с отваром на стол и разводит руками. – Что-то скучно мне стало…

Я едва не задыхаюсь, право слово!

– Так иди, веселись, только где-нибудь там… – цежу сквозь зубы, придумывая способ огреть этого нахала чем-нибудь тяжёлым по голове.

Моей просьбе, вполне безобидной, он не внимает, напротив, устраивается удобнее, закидывает ногу на ногу, и достаёт из корзины высокий запотевший стакан. Из совершенно новой корзина, с невероятной, одурманивающей свежей выпечкой. Жажда крови, хоть и не пропала, но всё же порядком поутихла.

– Угощайся, – правильно понял это гад ход моих мыслей, на что я лишь ворчу:

– Благодарю, конечно, за щедрость, но я и без вашего предложения угощусь! – раз злость утихла, то пора вспомнить о привычке не тыкать малознакомым, или, как в этом случае, вообще незнакомым людям.

Гордо задираю подбородок, подхожу к корзине, выбираю то, что больше всего приглянулось, хотя, будь моя воля, я бы всё содержимое утащила, и возвращаюсь к столу. За эти дни спокойствия я обошла все близлежащие булочные и в Жёлтом, и в Зелёном квартале, но ничего, даже отдалённо похожего на эту прелесть не нашла.

Мужчина смотрит на меня с улыбкой, и молчит. А мне и не нужны его разговоры, за корзину я, конечно, благодарна, но не настолько, чтобы расшаркиваться перед ним. Впрочем, моё нежелание его вовсе не интересует:

– А не плохо вышло, – окидывает взглядом комнату, где и трухлявые доски на полу заменили, и стены глиной затёрли, и аккуратно закрыли их лакированными досками. Надо бы ещё ковёр прикупить и ваз красивых…

На замечание его молчу. Да и что тут скажешь? Грубить, тем более с набитым ртом, неудобно как-то.

– И что ты собираешься делать со всем этим? – мужчина поднимается, подходит к столу и опасливо нюхает наполненные склянки.

Становится обидно – чего это он морщится? Ну опалила чуть веточку крапивы… Не так уж и противно она пахнет.

– Кремы, – бурчу лишь для того, чтобы он уже отстал от меня со своими вопросами.

На дне корзины остаётся пара пирожков, я тоскливо смотрю на них, но волевым решение оставляю их на месте. Если кое-кто не покусится на них, то на завтрак у меня будут восхитительные булочки.

– Кремы? – искренне удивляется мужчина.

– Угу, – отмахиваюсь и возвращаюсь к разбору трав. Все их нужно сложить по особым, зачарованным, мешочкам, чтобы и аромата своего не растеряли, и гнить не начали, и не пересохли. А то попробуй потом выжать из них хоть каплю пользы.

– И зачем тебе столько? – не унимается этот болтун.

– Продавать буду, – огрызаюсь, даже не заботясь о пресловутом воспитании.

– На рынок будешь таскать? – понял по-своему мои слова. – Так тебя там вмиг обворуют!

Ага, обворуют. Меня? Это он зря. Я девушка, конечно, наивная, но средства свои без пригляда не оставляю.

– Зачем на рынок? – усмехаюсь. – Здесь продавать буду. Лавку красоты открою.

Последние слова говорю с придыханием и особой любовью. Всё же, сколько бы я не сомневалась, а рискнуть стоит. Если ж не попробую, то и не узнаю, что сейчас модно, а от чего лучше отказаться.

Несколько секунд длится тишина, а потом ночной незваный гость начинает смеяться. Громко, раскатисто и донельзя обидно. Что такого смешного-то я сказала?

– Лавку красоты? Здесь? – спустя, кажется, вечность, уточняет. А когда я нехотя киваю, выдаёт: – И кому ты продавать будешь? В этот дом без опаски разве что крысы ходят. Или ты решила облагодетельствовать красотой этих назойливых грызунов?

И вновь смеётся. А я едва не плачу. Почему? Да потому что совсем не подумала о том, что даже если дом привести в порядок, отдать прорву сил палисаднику, превращая неказистые коряги в пушистые деревья с гроздями ягод, и повесить над входом красивую табличку, особняк не перестанет быть проклятым, который стороной обходит честной люд и те, кто себя таковым считает. 

– Не грызунов, – ворчу, украдкой стирая скатившуюся по щеке слезу. – У меня крем самый лучший, такого больше нигде нет, и… Пойдут. Все пойдут.

Голос звучит жалко, тускло. И руки дрожат.

Смеяться мужчина перестаёт. Резко как-то. Потом нагибается, заглядывает мне в глаза и удивлённо спрашивает:

– Ты что, всерьёз всё это говоришь?

Нет, конечно! Шучу!

– М-да, – выдаёт, так и не дождавшись от меня ответа. – Беда.

– Ничего не беда, – бормочу упрямо. – Вот увидите, всё у меня получится.

Впрочем, уверенности в своих словах я вовсе не чувствую. Но ему об этом знать не обязательно.

Разговор, и до этого бывший каким-то вымученным, вовсе затухает. Я усиленно размешиваю масла, переставляю банки и плашки с места на место, а мужчина, имени которого я не знаю, и сели быть откровенной, знать вовсе не хочу, молча сидит у камина. На его лице, помимо отблесков пламени, отпечатались невесёлые мысли. И это длилось бы бесконечно, если бы он не встал и не ушёл, ничего так и не сказав на прощанье.

А я… Я всё же расплакалась. Так горько и обидно стало за собственные мечты.