Царев врач, или Когда скальпель сильнее клинка - Александр Сапаров Страница 14

– Данила Прохорович, слушай, продай секрет водки, которой ты больных потчуешь, и они спать заваливаются. С этого дела можно большие деньги поиметь.

– Так, Протас, ты сам говоришь, что большие деньги, а зачем мне тебе в руки такое богатство отдавать?

– Так, Данила Прохорович, ты ведь человек родовитый, тебе не к лицу с таким делом возиться. А я заводик поставлю, всем лекарям буду продавать, и тебе от дохода копеечка пойдет.

– Так откуда ты, Протас, взял, что родовитый я?

– Данила Прохорович, так ведь не слепые же вокруг. Ухватки у тебя больно приметные, как ни стараешься под простой люд встать, ничего не получается. Да и с чего это наш воевода Поликарп Кузьмич так к тебе отнесся, он мужик прижимистый, лишнюю копейку не упустит, а тут снарядил, как боярина. И вон клевец у тебя висит, а кто такие чеканы носит, полки водит.

И действительно, экипировал нас Поликарп Кузьмич знатно. При конях, окольчуженные, мы с Антохой совсем неплохо смотрелись среди вооруженной охраны купеческого обоза.

– Ну, Протас, это дело серьезное, так, с кондачка, не решишь.

На этом наш разговор закончился, но бутыль с эфиром я на всякий случай спрятал подальше. Обоз шел не спеша, возчики, обряженные в тулупы, вели вялые разговоры, а замерзшая охрана горячила коней, проверяла путь впереди и возвращалась назад. По пути нам несколько раз встречались печальные останки деревень. Купцы, проезжая мимо, крестились и угрюмо молчали. Только Антоха, увидев мое недоумевающее лицо, на ухо пояснил:

– Опричники постарались. Вот уж года три прошло, а народу тут нет.

Да уж, опричники постарались хорошо. В дальнейшем покинутые деревни периодически встречались на нашем пути.

Но вот потянуло дымком, где-то залаяли собаки, а потом вдруг пахнуло таким сладким запахом готовящейся еды, что в животе заурчало. Все сразу оживились, даже усталые лошади прибавили шагу. Вскоре мы выехали к большому селу. Когда подъехали к постоялому двору, колокол на высокой колокольне уже созывал на вечернюю молитву. Ворота на постоялом дворе были распахнуты настежь, снег внутри утоптан и смешан с конским навозом. Сейчас его выскребали два уставших мальчишки.

Заехав внутрь, мы спешились, я отдал лошадей конюху и кинул ему мелкую монетку, пообещав утром за старание дать еще. Купцы и их люди занялись своими грузами и прочими делами. Нас же с Антохой ничего не держало, и мы пошли внутрь, отогреться и поесть.

Когда зашли, нас обдало теплом, мы одновременно распахнули одежду, расстегнули ремни. Навстречу уже несся молодой парень, который усадил нас за стол и через минуту притащил бараний бок и горшок с квасом. Первые минуты я насыщался едой, не обращая внимания на окружающее, но, когда первый голод прошел, стал есть уже попристойнее и разглядывать соседей. Их было немного, но мое внимание привлек сидевший напротив меня тип с орлиным носом и взглядом киллера из голливудского фильма, а два мужика, сидевшие рядом с ним, напоминали типичных бандитов. Они о чем-то тихо разговаривали. Но мое внимание отвлекли женские рыдания за стеной. Я спросил подавальщика, что произошло, и, может, чем-то надо помочь.

– Да чем вы, боярин, поможете, – ответил, махнув рукой, парень. – Лизка себе харю в сеннике серпом разрезала, даже нос напополам. Хорошо, глаза не выколола. Теперь в невестах будет вековать, хотя за такое наследство… – и он обвел рукой все окружающее, – может, женихи и найдутся.

Я расплатился и сказал ему:

– Передай хозяину, что я могу помочь его горю, только мне надо посмотреть девчонку.

Он выпучил на меня глаза и исчез. Через десять минут из-за занавески вышел кряжистый здоровый мужик, подошел ко мне, оглядев меня с головы до ног, с подозрением спросил:

– Что же у тебя, боярин, за заботы такие – девкам лица исправлять?

– Да лекарь я, Данила Прохорович, слышал небось, это я архимандриту Мисаилу зуб драл.

Выражение лица у хозяина вмиг переменилось, он упал на колени и заголосил:

– Данила Прохорович! Отец родной, да мне вас Бог послал! Сделайте милость, посмотрите Лизку, пропадет ведь девка, единственная у меня осталась, всех Господь прибрал!

Когда я зашел на хозяйскую половину, увидел, что там собрались все домочадцы. На кровати полулежала девочка лет шестнадцати, рана на ее лице была закрыта тряпкой. Когда снял тряпку, невольно присвистнул. Огромная резаная рана шла наискосок через все лицо, начиналась под левым глазом, разрезала нос так, что его нижняя часть висела на верхней губе, и заканчивалась на правой щеке, разрезая ее, – были даже видны зубы верхней челюсти. Когда я обернулся, на коленях стояли уже все и заклинали меня помочь. Я вздохнул, приказал позвать Антоху и принести мою поклажу.

Через час все было готово к операции. В женской половине остались только мы с Антохой и хозяйка. Торжественно прочитав Символ Веры, я сказал:

– Антоха, давай.

На испуганное, изуродованное лицо девочки была наложена маска. Начался отсчет.

Я вытащил из спирта две иголочки, сделанные златокузнецом, шелковые нити и приступил к работе. Не знаю, на что уж там натолкнулась Лиза, но это явно был не серп, края раны словно рассекли бритвой. Сшивать левую щеку, на которой был неглубокий порез, оказалось просто. Когда же я перешел к носу, стало сложней, потому что ассистента у меня не имелось. Антоха, забрызганный кровью, вылетающей из разреза носа, занимался наркозом. Хозяйка, похоже, вообще находилась без сознания. А я, держа одной рукой кончик носа, аккуратно пришивал его к месту среза. На правой щеке сначала пришлось зашивать кетгутом слизистую и лишь затем саму кожу. Все это дело заняло около двух часов. Надышались мы эфира в тесной комнатенке по самое не хочу, так, что нас и лежа качало. В конце операции я протер семидесятиградусным спиртом шов, и лицо девочки приобрело почти нормальный вид.

Когда вышел из-за занавески, туда хотели рвануть все родственники, но я пустил только отца. Тот смотрел на почти невидимые стежки открыв рот.

– Немало слышал я о вас историй, рассказывали гости торговые, но не верил. А теперь знаю, что и десятой доли того, чем Господь в несравненной милости вас наградил, не говорили они.

Естественно, ужин был продолжен, благодарный хозяин кормил от пуза. Купцы, сидевшие рядом и прослышавшие про лечение, рвались на хозяйскую половину, чтобы посмотреть на результат. Но их, конечно, никто туда не пускал. А Протас вновь стал приставать ко мне с предложением продать секрет дурман-водки, так молва окрестила эфир. Троицы, которая привлекла мое внимание, за столом уже не было, и я выкинул их из головы. Нас с Антохой оставили ночевать в хозяйском доме, в свободной пристройке. Я договорился с хозяином, что останусь еще на три дня, чтобы посмотреть, как будет идти заживление раны. Поэтому утром, когда старший обоза ходил вокруг возов, я подошел и объяснил ему, что остаюсь, на это тот безразлично кивнул, и я ушел в дом досыпать. Никто нас не будил, мы встали во второй половине дня и пошли искать поесть. На кухне нас встретили приветливо и навалили полные миски каши, которую мы начали уплетать, и вдруг на улице послышались крики и женский плач. Все выскочили во двор. Там стояли сани, запряженные лошадьми, на которых лежали двое мужчин. Третий с окровавленной головой стоял рядом и что-то рассказывал окружающим. В нем я узнал одного из купцов, еще сегодня утром разговаривавших со мной. Оказывается, купеческий обоз верстах в десяти ждала засада. Охрану расстреляли из нескольких пищалей, а затем из луков. Купцу удалось уйти, потому что он отстал от обоза – несколько раз бегал в кусты, как сказал, по великой надобности.