Сестры озерных вод - Олли Вингет Страница 13

Но перед ней на корточках сидел небесной красоты юноша. Других слов она просто не могла подобрать. Тонкий, словно вылепленный из лунного света, сияющий изнутри, он смахнул со лба длинную темно-русую прядку и улыбнулся.

— Живая? Дурная птица, на всех бросается. Давно в суп его пора… Да Матушка не дает.

Леся судорожно сглотнула, не отрывая от него глаз.

— Ты бы встала… — осторожно предложил парень. — Тут скотина ходит к воде… Сама понимаешь.

И протянул ей ладонь. Тонкая кисть, узкое запястье, грубая ткань рукава. Фарфоровая кожа на пальцах загрубела от мозолей. От середины ладони, между большим и указательным, тянулся грубый рубец шрама, словно парень схватился за раскаленную ручку кастрюли или противня.

— Ты хлеб печешь? — невпопад спросила Леся, вдыхая исходящий от него дрожжевой запах.

Тот улыбнулся еще шире.

— Голодная, что ли? Так пойдем, я покормлю.

Ладонь оказалась теплой и мягкой. Он легко потянул Лесю к себе, помогая встать. В тонких руках скрывалась странная, почти пугающая сила.

— Меня Олегом звать, Лежкой, — представился он и повел ее через двор к низенькой постройке, откуда лился сытный запах хлеба. — А ты, стало быть, гостья наша?

— Да, — только и ответила Леся, внутренне сжимаясь от тревоги.

Если бы парень начал ее расспрашивать, если бы задал хоть один вопрос, на который внутри только кисель беспамятья и всколыхнулся бы, она точно не сдержалась бы и зарыдала. Пока никто, кроме тебя самого, не знает о случившейся беде, то и беды этой для мира почти не существует. Но признание овеществит ее, мигом отыщет выемку в мироздании, куда эта самая беда встанет как влитая, чтобы превратиться во что-то незыблемое и свершенное.

Но Олег просто шел вперед, поддерживая Лесю за локоть, и ни о чем не спрашивал. Когда они шагнули под навес у крыльца постройки, запах хлеба стал почти невыносимым. Желудок до дурноты свело голодом. Леся жадно глотнула сытный дух, такой плотный, что им, казалось, можно наесться. Не замечая ее терзаний, Олег откинул серую ткань, прикрывающую полки, и Леся увидела целый ряд толстобоких буханочек. Она с трудом сдержала стон.

— На вот, это с яблоком, — сказал Лежка, протягивая ей пышную булочку. — Молоко будешь?

Леся кивнула, но тут же задумалась. А вдруг на молоко у нее аллергия? А вдруг и на яблоки? А может, ей вообще нельзя мучного? Что она знает о своем теле и почему здоровый голод и пружинящая сила в нем кажутся Лесе такими необычными, забытыми чувствами?

Перед глазами всплыли холодные белые стены палаты. Измученный голос старой женщины, сидящей рядом. Ее седые волосы, ее иссохшее от переживаний лицо.

— Выпей, выпей молочка, Леся… — просительно твердит она, и белая кружка мелко трясется в руке. — Доктор сказал, что после… — Она тяжело проглатывает слово, так и не произнеся его. — Что тебе нужно молоко. Выпей.

И Олеся пьет, с трудом проталкивая белую, разведенную водой жидкость, и ее почти сразу мучительно рвет в тазик. В ушах гудит от напряжения, но всхлипы бабушки пробиваются через этот шум, бьют наотмашь, заставляют давиться молочной рвотой.

— Нет, — слишком резко ответила Леся, прогоняя воспоминание. — Я не буду. Не хочу.

Олег посмотрел на нее с удивлением, но ничего не сказал.

— Спасибо, — смущенно добавила она, хватая булочку. — Я правда очень голодная… Не помню, когда в последний раз ела.

Пушистое тесто и кисловатая начинка наполнили рот. Достаточно было схватить зубами пышный бок, чтобы вмиг перестать волноваться о белой комнате. Разве имеет значение то, что уже прошло? Разве может терзать то, о чем ты лишь смутно помнишь? Разве нет в забвении милосердия? Разве есть в нем хоть что-нибудь, кроме этого?

Чтобы не смущать ее, Олег отошел в сторонку и поднял крышку деревянной кадки. Олеся увидела, как оттуда выпирает подходящее тесто. Лежка осторожно умял его легкими похлопываниями и укутал бока кадки в ткань. Точные и ласковые движения умелых рук. Все это было ему понятно и знакомо, все это доставляло ему удовольствие. Кусая булочку, Леся наблюдала, как губы его чуть заметно трогает улыбка, как он что-то шепчет себе под нос, смахивая с лица прядки волос, чтобы те не мешались. Так может выглядеть лишь тот, кто оказался на своем месте. А значит, почти никто. Кроме странного красивого мальчика.

Когда пиршества оставалось на два укуса, Олеся поняла, что наелась. Она покрошила булочку, вышла на крыльцо и ссыпала крошки на землю.

— Откуда ты знаешь, что нужно делиться? — Олег оказался рядом, удивленно за ней наблюдая.

Леся попыталась вспомнить. Кажется, мужчина с большими и сильными руками, тот, память о котором так сложно выудить из самых глубоких омутов киселя, говорил ей когда-то: «Сама поела — дай другим насытиться. Что тебе крошка? А в мире будет равновесие».

Но как объяснить это парню, застывшему в дверях?

— Просто решила курочек покормить. Они перепугались сегодня, вон как кудахтали, — ответила она, слабо улыбаясь.

Олег постоял, взвешивая ее ответ, и кивнул.

— Неспокойное время, даже птица дурная чует…

И было в этих словах столько горечи, очень взрослой, даже стариковской, что Леся сжалась, будто в жаркий день угодила в глубокую яму, полную холодной воды. Мурашки пробежали по ногам, она тут же вспомнила, какая короткая рубаха прикрывает ее обнаженное тело, и дернула вниз подол. Ткань затрещала, оголяя бедро. Длинная ссадина на ноге, сероватая от пыли, слабо сочилась сукровицей. Леся потянулась к царапине и тут же зашипела от боли.

— Ты чего? — Олег соскочил с лестницы и присел у ее ног. — Нельзя же грязными руками!

Ссадина словно только и ждала, чтобы про нее вспомнили, — тут же принялась гореть болью. То ли от растерянности, то ли от смущения Леся всхлипнула, чувствуя, как жар заливает щеки. Олег сидел перед ней на корточках и рассматривал царапину, но, услышав звук, тут же поднял лицо.

В его серых глазах читалась растерянность.

— Ты где это так? — спросил он, и Леся обожглась холодностью его тона.

— Ну… когда упала… Из-за петуха, — соврала она, пытаясь успокоить бешено скачущее сердце.

— Нет. — Олег покачал головой и поднялся на ноги. — Это ты… — Он запнулся, помолчал, бросил на Лесю еще один взгляд. — Ты там была, да? В лесу?

Тревожные запахи чащи, шорох льна по траве, сестры, тянущие друг к другу ладони. Увиденное во сне встало перед глазами. Память, подобно ситу, просеивала каждый миг жизни, отбирая мгновения по своему собственному разумению. И каждый раз не те. Но стоило Олегу произнести это слово, как позабытый лес перестал казаться сном. Да и позабытым — тоже.

— Нет, — выдохнула Леся, делая шаг назад. — Меня там не было. Я спала. Я спала! — Она уже кричала, прижимая ладони к груди.

Слезы текли по щекам, испуганное лицо Олега таяло в их соленой пелене.