Белые Волки Перуна - Сергей Шведов Страница 127

Сам Хабар при мече, но без брони, хотя и был соблазн прикрыть грудь колонтарём. Но это уже против всех новгородских обычаев - не на рать же созывают, а на вече. С большим трудом, более плечами мечников, чем собственной десницей, пробил Хабар дорогу на лобное место, где уже собралась вся новгородская старшина. И первым, с кем столкнулся Хабар нос к носу, оказался Глот, у которого рожа с утра была багровой, словно он всё пытался гавкнуть погромче да не хватало мощи. Хабар не стал лаяться за место в первом ряду, а примостился в сторонке. Глот прикрыл грудь колонтарем, не постеснялся осуждающего глаза. А Верещага, совсем высохший за последние годы, одна желчь, наверное, в нём и осталась, расположился ошую от Хабара. Тоже в первый ряд не полез, чуял неладное. Да и трудно было не учуять, если вечевая площадь прямо-таки заходилась от крика. А что кричат, сразу не разберёшь, но явно враждебное князю и собравшейся на лобном месте старшине, которая из предосторожности выставила своих мечников вперёд. По крикам если судить, то не одна рожа ныне будет битой. Боярин Глот, по вечной дурости своей, вздумал было прикрикнуть на народ. Враз с него сбили шапку подгнившей за зиму брюквой. То ли от удара, то ли от неожиданности, но не устоял Глот на ногах, а упал на четвереньки и хрюкнул хряком. Вече прямо-таки задохнулось от хохота и тем сбило нарастающее озверение.

Ворота Детинца наконец дрогнули, и оттуда выехал воевода Добрыня, один конный среди тысячи пеших. И не сказать, чтобы мечников вокруг него было много. Не робкого десятка человек Добрыня, сын Мала. Даже грудь не прикрыл бронью, выезжая к взбесившемуся народу. Впрочем, путь его до лобного места был короток, и ехал он не сквозь гудящую толпу, а за спинами боярских мечников, которые уже целили телесницами мечей в наиболее горячие рожи, тесня горластых подалее от налобья.

Хабар ждал, затаив дыхание. Может быть, он один из всех собравшихся знал, что сейчас случится нечто, способное колыхнуть людей на такие действия, которых они сами от себя не ждут.

Вроде бы все смотрели на воеводу Добрыню и многие даже с лютой злобой, а мало кто углядел, как вылетела из рядов мечников сулица и ударила под вдох воеводе. Зато все увидели, как он, всплеснув руками, откинулся назад и повалился с седла. Толпа замерла, как громом поражённая, и в той наступившей тишине прорезался звонкий голос:

- Это месть Перуна отступнику.

Никто и ахнуть не успел, как на лобном месте объявился Бакуня и воздел над головой полотно с Перуновым знаком. А вслед за ведуном полезли невесть откуда молодцы в волчьих шкурах, расчищая дорогу в плотно спрессованной толпе. Толпа не сразу поняла, что от неё хотят, но подчинилась, расколовшись на две почти равные части. Средь новгородской старшины возникла паника - одни метнулись вслед за поверженным воеводой в Детинец, увлекая за собой мечников, а другие застыли истуканами на лобном месте, раззявив рты. Хабар с Верещагой оказались среди последних и не по отчаянности даже, а просто потому, что не успели укрыться за тыном до того, как ворота Детинца закрылись наглухо. А по освобождённому проходу двигались одетые в белое старцы, и в переднем по длинной седой бороде опознал Хабар кудесника Вадима. Волхвы шли пешими, а следом два облачённых в звериные шкуры мечника вели под уздцы белого как снег коня. А на том коне, завёрнутая в волчью шкуру, сидела Милава, держа на руках ребёнка лет пяти с полыхающими золотом волосами. У Хабара при виде этой процессии сердце упало вниз и помутилось в голове. А рядом икал от изумления и испуга боярин Верещага и всё тыкал в бок кулаком и без того потерявшего дыхание Хабара.

Поражённое невиданным зрелищем молчало и новгородское вече, и в этой мёртвой тишине на лобное место взошли волхвы, числом девять. Вадим-кудесник выдвинулся вперёд и простёр руки над толпой. В эти простёртые руки и отдала Милава малое чадо. И Вадим торжественно вознёс золотоволосого ребёнка над притихшей площадью.

- Вот он, Владимир, сын Перуна, присланный отцом, чтобы править вами! За него отдайте свой голос, новгородцы!

У боярина Верещаги сил уже не осталось ни для икания, ни для тычка, только что на землю не сел от удивления.

- Здрав будь Владимир, сын Перуна, в Новгороде! - гаркнули первые ряды. - А иным князьям на землях наших не судить и подати не брать.

Крик был громким, но недружным, потому как большинство новгородцев молчало, поражённое таким оборотом событий. Однако и против никто не торопился сказать слово. Разве что дёрнулся вперёд совсем уже потерявший ум боярин Верещага. Хабар придержал было его за полу кафтана:

- Не спеши, боярин, это ещё только самое начало.

Но Верещага стриганул по лицу Хабара безумными глазами и выперся на лобное место, потрясая сухим кулачком:

- Где доказательства, что сей малой сын Перуна? - закричал он, захлёбываясь собственной ненавистью. - Это сын Милавы дочери Хабара, невесть с кем нагулянный. Опомнитесь, новгородцы!

Вид брызжущего слюной Верещаги отрезвил новгородское вече, и в задних рядах глухо заворчали. А Белых Волков, стали теснить к налобью, вроде бы пока без злобы, но со старанием, за которым чувствовалась уже чья-то воля.

И вновь воздел руки к небу Вадим, и голос его перекрыл гул толпы:

- Тебе мало, боярин, слова Перуновых волхвов, так получай ответ Ударяющего бога!

А дальше случилось и вовсе ужасное - вспыхнул вдруг боярин Верещага огненным факелом и пал с воплями на земь прямо под ноги отшатнувшейся толпе. Совсем вроде сух и тощ был старый боярин, а чаду и вони с него хватило на всю площадь.

И вновь, перекрывая гул изумленного веча, гаркнули первые ряды:

- Здрав будь князь Владимир, сын Перуна!

И больше уж не нашлось человека, рискнувшего бы против этого вечевого приговора сказать противное слово. Во всяком случае, многим так показалось. На Бакунином лице явно читалось торжество, а Хабар перевёл глаза на дрогнувшие ворота Детинца.

Заунывный звук рожка прорезал тишину, и из тех ворот повалили одетые в бронь мечники на сытых конях, а среди них Добрыня, сын Мала, которого многие уже сочли мёртвым. Из-за спин конников сыпанули на лобное место стрелы. Кабы не собственное проворство, плавать бы Хабару в крови вместе с кудесником Вадимом, в которого вонзилось не менее десятка стрел. А Добрынины дружинники уже врубились в толпу, крестя мечом и правого и виноватого. Толпа взревела от ужаса и подалась назад, искать спасения по улицам и проулкам от взбесившихся воеводиных мечников. Отпор нападающим дали только Белые Волки. Они метались среди конных, не давая уложить себя стрелой, и разили мечами снизу вверх.

Кровавый клубок из человеческих тел докатился до лобного места, захватив и щербатого ведуна Бакуню, и Милаву, которая, к удивлению отца, тоже обнажила меч и отбивалась сейчас от двух дружинников, прикрывая малого Владимира, которого волхвы успели сунуть ей в руки.

- Волчицу взять живьём, - прогремел над площадью голос Добрыни. - И сосунка тоже.

Ратились недолго. На одного Волка у новгородского воеводы чуть не по два десятка мечников, а безоружные новгородцы ничем Перуновым ближникам помочь не могли. Сколько полегло людей, Хабар не считал, видно было только, что лежат густо, а всё искал глазами свою дочь с малым Владимиром. Но её уже сбили с коня, а живую или мёртвую, про это он думать боялся. Подлетевший было к Хабару Глот был остановлен окриком Добрыни: