Белые Волки Перуна - Сергей Шведов Страница 125

Воевода на Хабаровы слова дёрнул подбородком и встал у входа, загораживая гостю путь к возможному бегству. В холодных глазах его была усмешка. С той Перуновой искрой в глазах он снял уже не одну голову во славу славянских богов. И приняв иную веру, он вряд ли стал мягче сердцем, но ведь не сглупа же пошёл за Владимиром новгородский воевода. Значит, выгоду в этом почуяли и Великий князь, и его дядька.

- Выходит, ты, Хабар, готов кланяться истинному богу?

- А что я, хуже других? - удивился Хабар. - Кто, как не я, открыл новгородские ворота Великому князю, пока Глот бражничал с Ярополковым наместником. И далее во всех делах служил я Владимиру подмогой. А если ныне греческий бог Великому князю люб, то люб он и боярину Яромиру.

Боярин Глот что-то перхал в углу, но Добрыня не слушал его, а стриг глазами Хабара. Но, видимо, ничего против Великого князя в сердце боярина не выстриг, а потому и отпустил с миром, бросив лишь негромко на прощание:

- Помни, о чём был разговор, Хабар.

А и без того Хабару не забыть его слов. То ли от пережитого страха, то ли от прибавившихся забот, но боль в спине отступила. С воеводина крыльца порхнул боярин соколом и в седло пал, не дожидаясь помощи мечников. А как выехал из Детинца, так страха и вовсе стало меньше, и мысли зажужжали в голове растревоженными пчёлами. На родное подворье боярин вернулся не то чтобы в злобе, но в тревоге великой, а потому и не сдержал руки на холопье нерасторопство. Лень-то поперёд них родилась, патлатых и заспанных. Полон двор лоботрясов, а некому у боярина принять повод. Едва не растянулся Хабар в полный рост, ступив с маху в коровью лепёшку. Вот это скотское непотребство он и вытер о толстые зады. Может, и дальше воевал бы Хабар, поучая челядинов, как надо жить, да расторопный Родя шепнул ему на ухо несколько слов. Запал у боярина пропал мигом, да мало того, что пропал, но ещё и в холодный пот его бросило. И было от чего похолодеть Хабарову сердцу.

- Ведун Бакуня тебя дожидается.

Было в этом мире два человека, от которых Хабар предпочёл бы держаться как можно дальше - это воевода Добрыня и ведун Бакуня. По мнению Хабара, эти двое стоили друг друга - и если один не спустит ему шкуру, то другой непременно спалит дотла. И надо же случиться такому дню, что с глаз одного он попал на глаза другому. Разум, однако, боярин не потерял, хотя в пояснице вновь закололо. Потому, видимо, и принял ведуна без большой радости в глазах, что тот и не преминул отметить, ощерив в усмешке рот.

- Голова пухнет от забот, - обиженно надул губы Хабар.

- Вести из Киева до тебя, значит, дошли? - прищурил глаз Бакуня.

Добрыня, тот левый глаз щурит, а этот - правый, чтоб у них вытекли эти глаза. И что за жизнь пошла такая - на родном подворье нет покоя.

- Слухами земля полнится, - хмуро бросил Хабар. - А Добрыня уже обещал снять с меня шкуру.

- Что так? - удивился ведун.

Но Хабар не поверил в его удивление, поскольку был уверен, что Перунову ближнику известно всё происходящее на воеводином подворье.

- Не шуточное дело вы затеяли, Бакуня. Чего доброго в крови захлебнемся. А за вашим Владимиром никто не пойдёт, потому как прав у него на великий стол никаких. Вот тебе и весь мой сказ.

- Значит, решил поклониться новому богу, Хабар? - Бакуня перестал щуриться и пучил теперь на хозяина оба злобных глаза.

- Ничего я не решил, - Хабар вздохнул и плеснул в чарки медовой браги. - Я верный печальник Перуна, и тебе это ведомо.

Выпили без здравий, не до того было, разговор заворачивался крутой, и Хабар ничего хорошего от него не ждал. Смотрел тупо на грязные Бакунины руки, сжимающие серебряную посудину, да головой качал, словно спорил не с собеседником даже, а с самим собой. Да, в общем, так оно и было, а вывод напрашивался самый паскудный - куда ни кинь, всюду клин.

- В Киеве вырезали всех волхвов, - зашипел, с трудом сдерживая злобу, Бакуня. - Вырезали всех ближников славянских богов и полсотни Белых Волков - это как, боярин, по-доброму? Перун, говорят, жесток, а новый бог чем лучше, коли крови льёт не менее, а более того? Идолов богов славянских посекли да пожгли. А деды-прадеды им кланялись с давних времён и тем жили. А ныне, при новом боге, воля будет не славянская, а византийская. А ты говоришь - право есть у Владимира из рода Рюриковичей на киевский стол. Это право он потерял, когда отрекся от наших богов и от нашей правды. А не с помощью ли того же Перуна он сел на великий стол? Но ныне нет над ним оберегающей десницы Ударяющего бога, и иным прочим славянским богам он не люб. И желаньем пришлого бога ему власть не удержать, и судьёй в наших землях не бывать. Когда Рюрика звали на Русь, он жертвовал славянским богам и брал власть их волею. И ныне волею Перуна другой князь будет править Русью. Имя этому князю тоже Владимир, и рождён он богиней Макошью, в лоно которой Ударяющий обронил своё семя.

Говорил Бакуня вдохновенно, явно оправдывая своё прозвище, и глаза у него при этом сверкали убеждённо. Среди чёрного люда немало найдётся таких, кто поверит ему. А вот у боярина Хабара сомнений было больше, чем веры. Кабы славянские боги, и Ударяющий в частности, сами учинили спрос с Владимира, сына Святослава, наслав, скажем, на Киев мор или незатухающее пожарище, то тогда Хабар рискнул бы, пожалуй, рассориться с Великим князем, а так - изволь радоваться пятилетнему мальчонке, которого ни сил в руках нет, ни доброй дружины, ни разума в голове, чтобы примирить между собой роды и племена, которые собираются вздыбить устами Перуновых волхвов.

- Вадим-то успел уйти из Киева? - осторожно спросил Хабар.

- Успел. Видение было Перунову кудеснику, и тем видением предсказана победа Владимиру, сыну Перуна, а Рюриковичу и греческому богу посрамление.

Хабар на слова Бакуни сочувственно вздохнул - Вадим, конечно, видит далеко, но ведь, случалось, что и кудесники ошибались, неверно истолковывая волю богов. Разумеется, вслух своих сомнений Хабар высказывать не стал. Из ума боярин пока еще не выжил.

Бакуню глупым человеком не назовешь, недаром же Ладомир считает его правой десницей Вадима, но неужели при таком не куцем уме не понимает ведун, что затевается зряшное дело, проигрышное с самого начала. Вся старшина и многие мечники уже отринули старых богов и поклонились новому, а обратного хода для них нет. Перун-то, чего доброго, спрос начнёт чинить с отступников. Дедины-то обычаи, на страже которых стояли славянские боги, повыдохлось с годами. Молодые жить хотят по-новому. А Перуновым волхвам ранее надо было думать, когда пускали Владимира разящей стрелой на несчастного Ярополка. Хотели этим возвысить Перуна над другими богами, а получилось, что уронили в грязь.

- Если здесь, на Новгородчине, всё у нас сладится, то воевода Ладомир колыхнёт кривичей, радимичей и вятичей, а следом и древлян. Князь Владимир останется один в Киеве. Так-то вот, боярин.

И такая убеждённость была в Бакунином голосе, что Хабар даже засомневался в правильности собственных выводов. Ну и глаза ведуна на него давили, приводя в сомнение и смущение. А вдруг вынесет малого Владимира, внука Хабара, на вершину власти с помощью славянских богов? То, что годами не вышел, так это дело поправимое. Тот же Ладомир поможет удержать власть детским ручонкам. А сам Хабар, тут уж без всякого сомнения, станет ближним боярином. Кабы был моложе, то может и порхнул бы в небеса ясным соколом, но ныне прожитые годы тянут к земле, и боль в пояснице не даёт покоя. Где уж тут порхать, удержать бы нажитое тяжкими трудами да подрастающему внуку передать в сохранности. Недаром же сам Перун повелел Хабару беречь Волчонка, а про другого внука, этого самого Владимира, в тех пророчествах не было сказано ничего.