Мефодий Буслаев. Свиток желаний - Дмитрий Емец Страница 12

Едва в просторном зале прозвучало это имя – БезликийКводнон, что-то изменилось. Зазвенело стекло. Со стола дождем посыпалисьпергаменты. Потусторонний ветер коснулся лиц, запорошив глаза прахом. Мефодийощутил волны опасности и смерти. Они были так осязаемы, что почти сталиматериальными. Улита затихла и съежилась. Депресняк перестал истошно мяукать,раскачиваясь на групповом портрете тузов мрака. Страх, повисший в воздухе, былтак упруг, что Мефодий заблокировал восприятие, стараясь не вбирать егоэнергии. Что-то подсказало ему, что таким образом легко лишиться своейсущности, эйдоса, а в конечном счете, и жизни.

– Проклятие! – сказал Арей, захлопывая распахнувшееся окно,за которым пузырилась строительная сетка.

– Это потому, что он произнес это имя! Он, Буслаев! –прохрипела Улита. Она стала белой как мел. Мефодий не видел ее такой, дажекогда Лигул бесновался здесь, угрожая отправить ведьму в Тартар.

– Безли… – снова начал зачем-то Мефодий.

Арей подскочил и, жесткой рукой зажав ему рот, тяжелозадышал сквозь разрубленный нос.

– Молчи! Ни слова больше! Я сожалею, что вообще упомянул о…о нем…

– Почему? – спросил Меф, едва Арей убрал ладонь.

– Когда-нибудь ты сам разберешься. Пока же запомни: любоепроизнесенное слово овеществляется. Нельзя не услышать своего истинного имени,даже если оно сказано шепотом. При условии, конечно, что ты достиг откровения.Ты услышишь свое имя везде, даже если его прошепчет упырь, похороненный втундре на трехметровой глубине. Услышишь – и воспримешь как вызов или какпросьбу о помощи. Особенно когда его произносит тот, кто наделен силой, которуюне умеет контролировать. Теперь сообразил?

Мефодий неопределенно пошевелил пальцами, что можно былорасценить и как «да», и как «нет». Ему не очень хотелось, чтобы Арей вновьзажал ему рот своей жесткой ладонью.

– Теперь о делах… Завтра мы, думаю, все же навестимВильгельма. Надо понять, что нужно ему и Лигулу. Грех игнорировать стольлюбезное приглашение, особенно переданное через такого расторопного посыльного,как наш Тухломон… Мефодий и Даф, я вас не задерживаю! Вспомните о делах, еслитаковые у вас имеются! Если же дел нет – брысь в питомник к Глумовичузапасаться просроченными сведениями из области физики, биологии и прочих неточныхнаук. Улита, а ты останься!.. Здесь нужно навести порядок и разобраться спергаментами!

Арей повернулся и вразвалку направился в кабинет. Глядя емувслед, Мефодий неосторожно подумал, что трудно поверить, что перед ним лучшиймечник мрака. Сейчас его шеф больше походил на растолстевшего борца илибоксера, которому кресло и хорошая кружка пива давно милее спортивногопрошлого. Подумал и тотчас пожалел об этом, потому что Арей вдруг обернулся, ав следующий миг Мефодий ощутил, что шею ему щекочет острие кинжала.

– Вывод первый, – услышал Буслаев его голос. – Людям и темболее нелюдям опасно смотреть в затылок. То, что происходит у нас за спиной, мызачастую видим лучше, чем то, что творится у нас перед глазами. Никакогонапряжения, никаких лишних мыслей и тем более роковых пижонских взглядов.Оставь их трагикам из погорелого театра. Усек, синьор-помидор? Отвечай только«да» или «нет».

– Д-да, – выговорил Мефодий, ощущая, как колет его шеюострое жало.

– Вывод второй, косвенно вытекающий из первого. Если хочешь что-тоот кого-то спрятать, положи это у него перед носом. И это усек?

– Да.

– И, наконец, вывод третий: не думай плохо о тех, на когоработаешь. Это не только опасно, но и дискомфортно. Двуличие не поощряется дажеЛигулом, который сам же его и придумал. Ясно?

– У матросов нет вопросов, – сказал Мефодий, следя зрачкомза запястьем Арея.

– Вот и умница, синьор помидор, – одобрил Арей. – Я давнозаметил: лопухоиды соображают гораздо быстрее, когда угрожаешь им клинком илипросто любым тяжелым предметом. Это отлично прочищает самые затуманенные мозги.

– Ничего подобного! Это только унижает человека! – возразилаДаф, вырастая рядом с ними.

– Человека нельзя унизить. Он унижен по природе своей. Затысячи лет ничего не изменилось. Человечество как было обезьяньим стадом, таким и осталось, – жестко сказал Арей.

– Человек не происходил от обезьяны. И уж вы-то отлично этознаете. Я училась в школе, когда в лопухоидном мире стражи мрака запускали этуутку. Разве не так? – проговорила Дафна.

Арей поморщился, показывая, что дело тут не в банальномзнании.

– Так и быть, согласен, не происходил… Мнится мне, этообезьяны произошли от лучшей части человечества. Гориллы – от спортсменов,политики – от бабуинов, а макаки – от интеллектуальной элиты. Нужныдоказательства? Запросто! В мире лопухоидов, синьор помидор, есть только одноправо – право сильного. Слабых духом (их-то в первую очередь) топчут и забиваютногами – морально, а зачастую и буквально. Кроме права силы, других правпочему-то не придумали.

– Вы забыли еще одно человеческое право. Право прощать итворить добро, несмотря ни на что, – упрямо сказала Дафна.

Мефодий смотрел на нее с изумлением. Он и не подозревал всвоем хрупком светлом страже такой внутренней силы. И Арей, пожалуй, тоже.Потому что он вдруг успокоился, перестал горячиться и примирительно произнес:

– Ну-ну, крошка! Сворачивай светлую агитацию, а то я могуподумать что-нибудь не то!.. Хотя нет, если угодно, продолжай в том же духе.Только рано или поздно найдешь у себя в шее вилку, к зубцам которой будетпришпилена недоеденная сосиска со следами зубов твоего лучшего друга…Человеколюбие, увы, наказуемо.

В голосе Арея не было и тени юмора. Он спрятал кинжал, легкооттолкнул Мефодия и ушел. Дверь кабинета закрылась. Улита подошла и, осмотревшею Мефодия, пошептала на неглубокий порез.

– Не обижайся на него! На Арея порой находит… Часто на маякеон молчал целыми неделями, а затем начинал вдруг зло шутить и смеяться сразунад мраком и светом. В такие минуты лучше всего спокойно промолчать. Потом егоотпускает и он снова прежний… – негромко сказала Улита.

– Почему так? Расскажешь? – попросил Меф.