На службе зла. Вызываю огонь на себя - Анатолий Матвиенко Страница 12

— М-да. Рассчитывая, что к августу большевики возьмут власть, я проявил избыточный оптимизм. Что же до денег, сейчас на него льется золотой дождь. Мои оппоненты через германскую и британскую разведку финансируют партии, наиболее расшатывающие Россию.

— Может, пересмотрим нашу позицию и начнем помогать эсерам? Ульянова и Свердлова я ликвидирую.

— Погодите немного. У эсеров сейчас уникальный шанс. Через Керенского и Чернова они практически контролируют Временное правительство плюс получили большинство в выборных органах Советов. То есть в их руках обе ветви власти. Посмотрим, на что они способны.

— Мои действия?

— Ждать один месяц. Боюсь, у эсеров не хватит решительности. Пока они митингуют да совещаются, у большевиков есть время исправить тактические промахи Ульянова.

— Понимаю. Вы считаете, если эсеры не сдадут экзамен и не расправятся с большевиками, им нельзя доверить страну.

— Именно. Если в ПСР выдвинется столь же беспринципный, харизматичный и жесткий лидер как Ленин, у них есть шанс. Но я не вижу среди них никого подобного. Нынешние способны лишь на баранье блеянье о коалиционной сплоченности.

Словно услышав упрек марсианина, Керенский развил бурную деятельность. При номинальном руководстве князя Львова бывший присяжный поверенный фактически возглавил правительство.

Тем временем Ульянов осознал провалы и проявил незаурядные качества бойца, уговорив соратников на грандиозную провокацию. Одновременно с началом намеченного Керенским наступления на фронте, которое неизбежно повлечет увеличение числа жертв и недовольство в низах, большевики спланировали вооруженную акцию протеста в Петрограде для захвата столицы.

18 июня после длительной артподготовки российские войска начали наступление на австрийские позиции. Отборные ударные части добились локального успеха, на том удачи и закончились. Выглядело это примерно так. В N-ский полк на взмыленном коне мчится офицер из штаба дивизии, доставляя приказ: немедленно выдвигаться на запад, поддерживая наступательный порыв казачьего полка, прорвавшего австрийскую оборону и углубившегося в нее на три-пять километров. Усталый полковник собирает офицеров, которые уже месяц боятся заходить в расположение батальонов и рот, зачитывает им боевой приказ, нереальность исполнения которого понимают все присутствующие. Офицеры робко расползаются по батальонам. Содержание приказа становится известно солдатскому комитету, который постановляет назначить на завтра митинг для обсуждения — наступать или как. Понятно, что до митинга никто никуда не тронется. На всеполковом сборище эсеровский или меньшевистский агитатор объясняет, что для скорейшего окончания войны нужна победа над врагом, то бишь решительное наступление. Потом вылезает большевик или анархист, заявляя, что солдату война на хрен не нужна, в наступлении будут потери, а его результатами воспользуются министры-капиталисты. Естественно, сидеть в окопах куда безопаснее, полк там и остается, а митинг продолжается на следующий день, не принимая никакой резолюции. Тем временем австрийцы и немцы разбивают казаков, занимают окопы, оставленные неделю назад, не встречая сопротивления. Номер части N-ского полка можно не приводить — подобное повторилось десятки раз.

В разгар приготовлений к питерским выступлениям Ульянов неожиданно объявил себя уставшим и уехал отдыхать на лоне природы, прихватив не только Наденьку с Инночкой, но зачем-то и родную сестру. Никольский отправил с ними Евсеева и Юрченкова, сам остался в столице.

Между тем правительство предприняло робкие попытки навести порядок — выселить, наконец, захватчиков из дома Кшесинской, а анархистов из дачи Дурново. Понятно, что с нулевым результатом, и обнаглевшие от безнаказанности большевики назначили свое выступление на третье июля. В этот день по Питеру прокатились массовые демонстрации. Петросовет обратился к командующему войсками округа с просьбой защитить резиденцию Совета — Таврический дворец. В город стянулись казачьи части.

Наотдыхавшись, Ульянов в ночь на четвертое вернулся в Петроград, оставив женщин на безопасном удалении. Никольский плюнул на соблюдаемую до сего времени предосторожность и перестал дистанцироваться от пролетарского лидера, практически дыша ему в затылок. Ситуация взвинтилась до предела, инстинкты бывшего жандарма вопили о близкой опасности.

Утро 4 июля началось с радостного сообщения Луначарского, что из Кронштадта прибыло на демонстрацию двадцать тысяч совершенно мирного населения. Мирные ребята в бушлатах и тельняшках опоясались пулеметными лентами и забросили за спину винтовки. К ним присоединились столь же запасливые пацифисты из гарнизонного пулеметного полка.

Ленин с восторгом выскочил на балкон дома Кшесинской, где толкнул краткую речь, призывая идти к Зимнему и Таврическому дворцам, дабы «взять власть». Никольский поражался расплывчатости лозунгов. Что взять, куда потом положить?

Вдалеке послышались частые выстрелы. Неудивительно, на Петроградской стороне десятки тысяч распаленных и анархически настроенных вояк, в качестве противника не кайзеровские солдаты, а испуганные горожане. Ильич закруглился и торопливо уступил балкон Свердлову.

Внутри штаба сновали люди с чемоданами денег. Вначале планировали раздать участникам сегодняшнего выступления по десять рублей, но массивные западные вливания позволили увеличить премию до пятнадцати. Воодушевленные революцией, деньгами и водкой, солдаты и матросы двинулись на левый берег Невы.

Ленин суетился, отдавал множество приказаний. Небольшие группы большевиков под руководством наиболее доверенных лиц — Сталина и Троцкого — также отправились в сторону Литейного проспекта, чтобы сохранить большевистский контроль над ситуацией.

Непрерывно трезвонили телефоны. К обеду выяснилось, что оружие «для защиты от контрреволюции», имевшееся у митингующих, начало стрелять по всему городу. Троцкий спас Чернова от кронштадтских анархистов, а Сталин пытался диктовать волю меньшевистским грузинам — Чхеидзе и Церетели.

К концу дня даже самые отчаянные оптимисты в особняке Кшесинской признали, что развитие событий стало неуправляемым. Сотни тысяч митингующих, стреляющих и что-то там требующих граждан превратились в анархическое стадо. Ни Петросовет, ни эсеровско-меньшевистский ВЦИК, ни Временное правительство не были низложены. Казачьи части разгоняли повстанцев, из-за реки доносилась артиллерийская стрельба.

С 5 июля город наводнился снятыми с фронта войсками, началась зачистка Петрограда от большевистских элементов. Никольский чуть ли не на коленях убеждал Ульянова покинуть особняк Кшесинской — слишком известное место, которое наверняка будет атаковано одним из первых. Оставшиеся в нем большевики жгли документы и готовились к эвакуации.

— Ладно, товарищи. Будем изменять методы борьбы. Архиважно, чтобы пролетариат России узнал правду о контрреволюционном подавлении мирной демонстрации рабочих. Я в редакцию «Правды».

Пока ленинский автомобиль пересекал Неву, Никольский пытался утешать себя, что верные правительству части крушат повстанцев на Петроградской стороне. Редакция газеты находилась в доходном доме на набережной Мойки, в пяти минутах ходьбы от Дворцовой площади и Зимнего дворца, то есть прямо под носом у Временного правительства.