Загадочное дело Джека-Попрыгунчика - Марк Ходдер Страница 11

— Странно, — заметил Генри Мюррей, который до этого все время молчал. — Я думал, ты единственный из всех нас одобришь эксперимент.

— Похоже, вы скептически настроены ко мне.

— Разве? Лично мне нравится, что среди нас притаился демон, — ухмыльнулся Суинберн.

Сэр Ричард Фрэнсис Бёртон понимающе взглянул на юного поэта и спросил себя, как уберечь его от возможных неприятностей.

Бёртон не был либертином, но они считали его почетным членом своей касты и восхищались его знаниями экзотических культур, свободных от удушающих оков цивилизации. А он радовался, что может видеться с ними, выпивать, спорить, особенно когда ему трудно, как сегодня вечером, когда нужно занять свой ум и прогнать отчаяние, овладевшее им с тех пор, как он вернулся из Бата.

Однако в час ночи оно навалилось на него с новой силой, отягощенное алкоголем и усталостью; он простился с друзьями и вышел на улицу.

Ночь выдалась очень холодная, что было необычно для сентября; лунный свет мокро отсвечивал на мостовой. Сгустившийся туман золотился ореолом вокруг каждой газовой лампы. Бёртон, держа на одной руке пальто, а другой размахивая тростью, пошатываясь, брел домой, а Лондон, похоже, не торопился засыпать.

Мимо Бёртона с грохотом пронесся паросипед. Эти одноместные повозки, приводимые в движение паром, появились на улицах года два назад; жители называли их пенни-фартингами, потому что их переднее колесо было почти с человека ростом, а заднее, наоборот, меньше полуметра в диаметре.

Ездок сидел на высоком кожаном сиденье за верхушкой переднего колеса, держа ноги в стременах, подальше от рукоятки поршня и рычага, которые крутили оси колес. Крошечный, похожий на ящик мотор находился на раме позади и ниже сиденья; под ним располагался маленький паровой котел с топкой, а еще ниже — ведро с углем; все три элемента образовывали разделенную на сегменты дугу позади задней части главного колеса. Являясь движущей силой повозки, они также смещали вниз ее центр тяжести и вместе с внутренними гироскопами мотора обеспечивали внешне неуклюжему паросипеду великолепную устойчивость.

Но самой замечательной особенностью пенни-фартинга была его фантастическая эффективность. Он проезжал двадцать миль в час, сжигая один-единственный кусок угля размером с кулак. В топку входило четыре куска, столько же помещалось в ведро, и на этом горючем он преодолевал 160 миль часов за двадцать. Увы, пассажира немилосердно трясло, и, самое неприятное, из двух узких трубок, расположенных за сиденьем, извергался дым, который, смешиваясь с миазматической атмосферой Лондона, вызывал кашель и головную боль. Тем не менее, паросипеды вошли в обиход и помогли восстановить доверие граждан к инженерному сообществу, которое, после того как у побережья Норфолка затопило город Гидрохэм и во время испытаний потерпели крушение наполненные газом дирижабли, подвергалось нещадной критике, а программа его развития была практически свернута.

Бёртон смотрел на хитроумное изобретение, пока оно не растворилось в тумане. За то время, что он странствовал по Африке, Лондон сильно изменился. Его наполнили новые машины и новые искусственно выращенные животные. Инженеры и евгеники — основные механизмы технологической касты — неудержимо рвались вперед, несмотря на протесты либертинов, которые доказывали, что искусство, красота и благородство духа для человечества куда важнее любого материального развития.

Правда, дальше трескучей антитехнологической пропаганды либертины не шли — четких целей и программ у них не было. «Истинные либертины», вроде Братства прерафаэлитов, по сути декларировали идеи луддитов: «Крушите всё!»; другие, например постепенно набиравшие силу «развратники», устраивали сексуальные оргии, занимались черной магией, сбытом наркотиков и вообще всем запретным — тем самым они хотели, по их же словам, «переступить границы человеческого состояния». Некоторые либертины, как тот же Ричард Монктон Мильнс, находились где-то посередине между крайними лагерями, не будучи ни мечтательными идеалистами, ни бесстыдными скандалистами.

А вот сэр Ричард Фрэнсис Бёртон вообще не знал, где его истинное место. Он родился в Англии, но никогда не чувствовал себя в ней дома, быть может, потому, что в детстве беспокойные родители постоянно возили его с собой по Европе. Поэтому он даже удивился, когда, вернувшись из экспедиции к истокам Нила и найдя страну в состоянии социальной нестабильности, почувствовал себя, что называется, в своей тарелке. В столице стремительные перемены были особенно заметны и у многих вызывали тревогу; Бёртон же, который считал себя человеком подвижным и непостоянным, теперь испытывал странную симпатию ко всему происходящему.

Он шел, весь погрузившись в свои мысли, пока до его сознания не дошло, что сверху доносится какое-то постукивание, и оно следует за ним с момента выхода из клуба. Он посмотрел наверх, однако ничего не заметил.

Он двинулся дальше, теперь прислушиваясь, и вновь явственно различил этот звук. Его преследуют? Он оглянулся назад — поблизости никого, лишь поодаль шел полицейский, внимание которого, видимо, привлек нетрезвый мужчина с хмурым лицом. Минут через пять они поравнялись, страж порядка увидел, что Бёртон одет как джентльмен, и вскоре исчез из виду.

Бёртон пересек Чаринг-Кросс-роуд и пошел по длинной, плохо освещенной боковой улице. Его нога ударила валявшуюся бутылку, которая со звоном свалилась в канаву. Что-то большое захлопало крыльями над его головой, он поднял голову и увидел огромного лебедя, тоже выращенного евгениками, — лебедь тащил на себе какой-то предмет, с земли казавшийся обычным ящиком. Но оттуда высунулось бледное лицо человека — Бёртон различил его как неясное пятно, — посмотрело вниз, и лебедь быстро исчез среди крыш. Бёртон услышал слабый голос, но пропитанный влагой воздух заглушил слова.

Год назад Спик и Грант вот таким же транспортом отправились по старому пути к озеру Ньянза. Дорога заняла намного меньше времени, чем у экспедиции Бёртона. Они разбили лагерь в Казехе, небольшом городке в ста пятидесяти милях к югу от великого озера, и здесь Джон Спик совершил недопустимую ошибку — не обеспечил надежную охрану птиц. И их сожрали львы. А без них он не смог обогнуть озеро и доказать, что оно, несмотря на утверждения Бёртона, является истоком Нила.

Он прошел еще несколько метров, когда из тени вдруг прямо на него вышел человек. Бёртон разглядел грубые черты лица, парусиновые штаны, рубашку, рыжеватый жилет и матерчатую шляпу. На лице и толстых запястьях человека виднелись красные отметины — следы ожогов, видимо, полученных за долгое время работы у топки.

— Слышь, кореш, давай подсоблю, а? — прорычал он. — У тебя, поди, карманы полны и тянут вниз, давай очищу — идти легше будет!

Бёртон мрачно посмотрел на него.

Человек присмирел, шагнул назад, зацепился ногой за что-то и тяжело осел на задницу.

— Извини, брат, — пробормотал он невнятно. — Обознался, принял за другого.