Восьмая жена Синей Бороды - Ариша Дашковская Страница 11

В справедливости последнего утверждения граф де Рени очень сомневался, но возражать не стал.

— Да, я не брала я вашу заколку, вот! То есть брала, но не из комнаты. Я даже не… — Грета хотела сказать, что она не заходила сегодня в гостевую спальню, но побоялась, что хозяин поругает ее за то, что она отлынивает от своих обязанностей.

— Что «не»? — строго спросил граф.

— Ничего, — виновато потупилась Грета, — Но пусть Господь покарает меня, если я сказала в чем-то неправду.

— Покарает, не сомневайся. Уж я об этом позабочусь, — заверила ее Маргарет. — Месье Шарль, я требую, чтобы вы немедленно отрубили воровке руку. Можно и обе.

Грета побледнела.

— Хозяин, как же так? Я и так несчастная, хромаю на одну ногу. А если я еще и без руки останусь, как же я с работой справляться буду?

Шарлю не хотелось лишаться дармовой служанки, работающей за кров и еду, но и гостью он обидеть не мог.

— Месье Леонард, вас не затруднит сопроводить Грету в кладовку и запереть дверь на задвижку? — А я распоряжусь, чтобы Ханна накрыла на стол. После ужина я накажу Грету.

— Правильное решение, — улыбнулась Маргарет. — От вида крови у меня всегда портится аппетит.

До Греты наконец дошло, что с ней собираются делать и она заревела, как корова, почуявшая, что ее ведут на убой.

Шарль поспешно вышел из гостиной, предоставив Леонарду право самому разобраться с причитающей Гретой. Все-таки Шарль был человеком с добрым и мягким сердцем.

Обо всем происходящем Энни рассказал Жан.

— Не верю я, что Хромоножка стащила эту заколку. Она, конечно, всегда была странной, — Жан покрутил пальцем у виска, — но она не воровка.

Энни призналась ему, что это она брала заколку, чтобы открыть сундук, и вкратце передала ему разговор четы де Дамери.

— Жан, я должна все рассказать отцу. Иначе из-за меня пострадает Хромоножка.

— Тогда тебя точно упекут в монастырь. Месье Шарль никогда не простит тебе того, что ты взламывала чужой сундук.

— Что же тогда делать?

Жан пожал плечами.

— Отец никогда не отрубит человеку руку! Он просто попугает Грету. И все обойдется.

— Оливер уже установил чурбан.

— Жан, — Энни вцепилась пальцами в доски, которыми была заколочена дверь, будто была в силах оторвать их вместе с гвоздями, — скажи отцу, что это я! Пусть рубит руку мне!

— Ты в своем уме?

— Но я же виновата. Меня и должны наказать.

Энни выглянула в окно. Доски мешали обзору, и пришлось прильнуть к щелям, чтобы увидеть, как привели Грету. Она вырывалась и плакала. Ее толкнули к чурбану, и она упала на землю, подобралась и поползла на коленях к Маргарет, заламывая руки в мольбе.

Маргарет отступила от нее на шаг, будто от чего-то мерзкого.

Тогда она поползла к отцу Энни, хватала его за ноги и долго целовала его башмаки. Граф де Рени отвернулся.

— Жан, умоляю тебя, беги туда быстрее. Расскажи все отцу, пока не поздно! — закричала Энни. — Скорее, Жан!

— Только не опоздай, — шептала она, слушая, как разносится по коридору стук его железных подметок.

Жан прибежал вовремя. Оливер, с трудом поднявший отчаянно упиравшуюся Хромоножку, уже тащил ее в сторону чурбана. Но в тот момент, когда Жан открыл рот и стал говорить, активно жестикулируя, застыл на месте. И Хромоножка застыла. Все остальные тоже демонстрировали явное замешательство. Катарина отошла к поленице. Присев на одно из валявшихся на земле бревен, она спрятала лицо в ладонях.

Сердце Энни сжалось от страха. Сейчас отец пошлет за ней, потом ее руку положат на чурбанчик, на котором обычно рубили кур и гусей. И все… Больше Энни никогда не сможет скакать на Грачике и лазать по деревьям. На ее ресницах проступили слезы. Зато может в монастырь ее не возьмут. Энни слышала, что послушницы проводят время в молитве и усердном труде. Хотя может ее отправят бродить по улицам с коробкой для сбора пожертвований, надеясь на то, что калеке больше дадут. И Энни стало так жалко себя, что она разрыдалась в голос.

Но почему-то никто даже не взглянул в сторону ее окошка. Вместо того тетушка Маргарет схватила Жана и стала трясти так, что его голова болталась, как набитый соломой тряпичный куль.

Ханна увела Грету подальше от чурбана, и теперь та стояла за ее спиной и пугливо жалась к ней. Сама Ханна широко расставила ноги и сложила мощные руки на груди, наблюдала, как Маргарет треплет ее сына.

Энни видела, как шевелятся губы отца, как тетка отпускает Жана и начинает что-то доказывать, размахивая руками, как Оливер повел Жана к плахе.

Энни запоздало поняла, что сейчас произойдет.

— Нет! Нет! — закричала она, хватаясь за доски, которыми было заколочено окно, с такой силой, что в ее кожу мгновенно впились занозы. — Это я! Я виновата!

Но ее никто не слышал.

Жан стоял, заложив руки за спину, и спокойно рассматривал всех, будто ему было совершенно все равно, что с ним сейчас произойдет.

Оливер понуро, еле передвигая ноги, побрел за топором, надеясь, что хозяин передумает и окликнет его.

И когда он возвращался назад, ему наперерез бросилась Ханна. Грета попыталась ее удержать, но схватила лишь воздух. Ханна мощью своего налитого соком тела снесла с ног дюжего Оливера и встала, закрывая собой сына. По ее лицу и позе было ясно, что она уложит любого, кто попытается к ней приблизиться. Ханна заговорила, гневно, яростно. Маргарет что-то выкрикивала, но Ханна не смотрела в ее сторону. Ее лицо было обращено исключительно к хозяину.

В конце концов отец Энни поднял руку, оборвав Ханну, и зарядил длинную, монотонную речь.

Маргарет на глазах обмякала и съеживалась. Зато на лице Ханны отобразилось облегчение.

Оливер, потирая ушибленную голову, снова исчез из поля зрения Энни, а когда возник вновь, в руках у него была плеть. Жан сам, без понуждения, улегся на чурбан, и тут же по его спине пришелся удар.

— Раз, — считала Энни. — Два. Три. Четыре. Пять.

Отец ее оказался милостив. Слишком милостив.

Ночью Энни не могла уснуть. Жан пострадал из-за нее. Его кожу вечером жег кнут, а ее сердце обжигал стыд. Она ворочалась, не находя себе места на кровати, и тихонько всхлипывала. На улице начался дождь. Энни слышала, как тяжелые капли бьют по черепице, как журчит в водостоке вода, наполняя бочку. В порывах ветра ей чудился тихий голос, спрашивающий: ты спишь? Спишь?

Энни не сразу поняла, что слышит не ветер, а вполне реальный шепот.

Подскочив на кровати, она уставилась в темноту. Когда глаза к ней привыкли, Энни различила, что в дверном проеме чью-то фигуру.

— Жан! — вскрикнула она от радости.