Наследие проклятой королевы - Игорь Осипов Страница 11

Моё и Андрюхино спальные места располагались у противоположных стен, а посередине были большой стол, несколько табуреток, тумбочка с зеркалом средних размеров и кадкой чистой воды для умывания, двумя новенькими ночными горшками. Окно в помещении было одно, широкое, с резными ставнями, закрытыми изнутри на железную задвижку. Чуть в стороне от окна имелась напольная переносная ширма из плотной ткани, натянутой на реечный каркас. На столе — канделябр с тремя уже зажжёнными свечами, к ним — медный гасильник, похожий на колокольчик на палочке, и огниво, а ещё кувшин с водой и настоящий колокольчик на деревянной ручке, чтоб вызывать прислугу. Создавалось впечатление, что нас поместили в женскую комнату, но это была мужская. Как говорится, таковы реалии Реверса.

После небольшой паузы в дверь постучали, а когда я крикнул: «Си!», то есть «Да!», расторопный мужчина-слуга внёс поднос с двумя глиняными горшочками, парой отполированных до блеска медных кубков, серебряными столовыми приборами, тарелкой с нарезанными хлебом и сыром и дорогущей, по местным меркам, бутылкой вина́ из синего стекла. Такой цвет придавало добавление к материалу оксида меди.

Слуга с интересом оглядел нас, выискивая отличия от обычного человека, но не нашёл, да и не было у него на это времени: недопустимо прислуге находиться дольше положенного без дополнительного на то приказа или разрешения.

— Жив? — тихо спросил я, когда слуга, убрался восвояси.

— Жрать и спать, — отозвался Андре, со скрипом подвинув стул и лязгнув крышкой на горшочке.

— Что там подали? — немного оживился я, вставая с кровати и отодвигая балдахин. После шумной дороги и ещё более шумной разгрузки даже не обращал внимания на тихое поскрипывание досок под ногами и приглушенные голоса гостей, слуг и хозяев. Зато было дико, что пол под ногами не качается. Помнится, как-то ехал в плацкарте от Златоглавой до Дальнего Востока, а в конце вылез на перрон. Вот такое же ощущение было.

Где-то заиграли сразу на трёх инструментах менестрели, зазвенели бутылки: готовился пир в честь приезда госпожи Клэр. Только бы не упоили девочку в дупель! Ей ещё и шестнадцати нет — слетит с первого же кубка.

Внизу раздался смех, а после громкого, но неразборчивого выкрика скрипка, мандолина и флейта заиграли что-то весёлое. Звонкий голос, принадлежавший безымянному юнцу, начал похабные песенки, заглушаемые время от времени громким женским смехом и шумными тостами. Игра мандолины сильно походила на треньканье балалайки, но при этом гармонично дополняла два других инструмента.

— Какой-то суп с бобами, луком и мясом, — ответил товарищ, подняв со столешницы ложку и помешав варево. — Щас заценим.

Он шумно отхлебнул немного, пожал плечами и выдал вердикт:

— Кушать можно. Похоже на гороховый суп со свининой.

Я подошёл поближе и наклонился над горшком. Да, пахло вкусно.

В этот момент за дверью раздались голоса, а потом она без стука распахнулась, и в комнату ввалились Урсула и Катарина. У одной в руках был поднос с запечённой порче́ттой и караваем хлеба, у второй — вяза́нка колбасок, сырная голова, а под каждой подмышкой зажаты по две бутылки вина́ подешевле нашего, так как в склянках из низкокачественного мутного стекла.

— Я же говорила: по роже разок стукнуть, сразу всё появится! — громко заголосила тётя Урсула, ногой закрывая за собой дверь и отодвигая этой же ногой табурет с дороги. Мечница со стуком опустила на стол бутылки и шлёпнула колбасками. — Я у двери. Ты со стороны окна, — добавила она, оглядев комнату.

— Я-а-а у-у-у… — тихо протянула Катарина и кивнула в мою сторону.

Андрюха хмыкнул, а Урсула разразилась бранью:

— Нет, сегодня ты под окном! Мало ли что пьяным дурам в голову влезет! — повысила голос на храмовницу умудрённая годами телохранительница и добавила: — Не умрёт без одной ночи с тобой!

— А разве можно на посту пить? — ехидно спросил лейтенант.

— Так это мне-е-е! — возмущённо протянула Урсула. — Кошка пить не будет!

— А тебе разве можно? — не унимался Андрей.

— С четырёх бутылок тиа Урсула но комо уна кубо.

Дословно это звучало: «Тётя Урсула не будет как бочка». В русском языке есть аналогичная фраза: «Не будет в стельку пьяной». В общем, не прошибёшь мечницу этой дозой.

Слова кончились. Под ногами веселье было в полном разгаре, а мы, еле шевеля ложками от усталости после долгой дороги, поели похлёбки и пригубили вина́. Даже Урсула лишь ополовинила одну бутылку, сунув остальные в мешок, который подложила под голову вместо подушки. Ума не приложу, как мечница собиралась спать на такой неудобной подстилке.

Разместились. Затушили свечи. Но сон не шёл, и, слушая шум праздника и сопение товарищей, я подвесил на прищепку к балдахину небольшой светодиодный фонарик и, достав волшебную книгу, прошептал название: «Арте да фуэго — искусство огня»…

* * *

Сектантка Арселия стояла на коленях перед небольшим алтарём, где размещалась одинокая статуэтка. Мрак комнатушки, больше похожей на тюремную камеру в подвале замка, разгоняла только тусклая древесная лучина: богиня этого места не любила свечи, предпочитая древесный огонь. Холодный пол был сглажен многими и многими часами молений, проведённых на коленях. Часы складывались в годы, а те, в свою очередь, в десятилетия. Богиня не часто отвечала, но когда озаряла этот каменный мешок своим ликом, всегда была приветлива. Всегда благословляла сестёр мудрыми напутствиями.

Шёпот десятков голосов, читавших молитву, эхом отражался от сводов, разбивался обрывки слов, подобно тому, как факел рассыпается искрами. Ответ же привносил радость в душу, уверенность в завтрашнем дне и придавал сил…

Теперь же она была одна, и одинокое эхо металось по полумраку, как обезумевшая летучая мышь, не могущая найти выход из запертого склепа. Сестры мертвы, радость погасла, а на её месте разгорались ненависть и злость.

— О, милосердная покровительница, — шептала Арселия, — смилуйся и откликнись на зов дочери своей. Помоги отомстить за сестёр.

Эти слова повторялись снова и снова, роняя в душу женщины ещё и обиду.

— О, милосердная… — слетала с её губ молитва, смешанная со слезами.

— … смилуйся… — царапала она изнутри безответной тишиной.

— …помоги мне, — догорала надежда вместе с лучиной.

Раз за разом женщина повторяла молитву, а рядом лежали ненавистные ключи, ожидая своей участи.

— Да откликнись же ты! — не выдержала Арселия и закричала, когда тусклый огонёк дрогнул и погас, оставив её в темноте.

Огонёк погас, но затем вспыхнул с новой силой и взметнулся тонким белым языком пламени, доставая почти до потолка, а рядом с Арселией теперь стояла возникшая из пустоты богиня.

— Милосердная, — глотая слёзы, пробормотала Арселия и потянулась к подолу белого, как мел, платья, но покровительница молча сделала шаг назад, заставив молящуюся затаить дыхание.