Телевизор. Исповедь одного шпиона - Борис Мячин Страница 103

Магомет ушел, а старик-прислужник со склянкой скоро вернулся и вновь принялся ворчать, вздыхать, качать головой, хлопать себя по бокам и смотреть в раскрытое окно; он напоминал чем-то дядьку Татьяны Андреевны, Михалыча, и был такой же простодушный, вредный и глупый; я не стал говорить с ним. Была ночь, за окном свистели птицы.

Я был в том самом замке, где накануне Делорманской баталии Магомет разговаривал с турецким сераскиром, в той же темной башне; я наклонил голову и стал смотреть на полу: так и есть, одна бусина, слетевшая с сераскирских четок, лежала зажатой меж двумя каменными плитами; так же как и я, застрявший меж Россией и Турцией, меж небом и землей.

Теперь я снова стал вещью, подумал я. Теперь я буду нечто вроде шута, которого будут продавать, менять, передавать по наследству; сначала великий визирь с моей помощью выиграет войну с Россией, потом он подарит меня новому султану, а тот, вдоволь наигравшись, изучив все стороны света и узнав всё, что нужно, отдаст меня, предварительно оскопив, своим наложницам, чтобы я развлекал гарем и рассказывал о том, что творится у каждой из них на родине. Я воочию представил себе эти ужасные картины. «А расскажи-ка мне, дорогой телевизор, – говорит любимая жена султана, черноокая грузинка, – что творится в моей родной Имеретии, так же ли платит царь Соломон дань падишаху отроками и отроковицами?» – «Нет, нет, – возражает другая жена, рыжеволосая полячка, – посмотри Варшаву и Краков». – «Давай посмотрим лучше на сфинкса и пирамиды!» – умоляет меня третья жена, египтянка. Нет, нет, этого не будет!

– Я никогда не хотел воевать с московитами, – проворчал старик, поставив на стол свою склянку. – Воевать с армией, победившей самого короля Барандабурка! Ослы! Пф-ф-ф!

Он всё стоял, и вздыхал, и смотрел в раскрытое окно, и качал головой, и я понял вдруг, что за окном слышно не пение птиц, а свист русских пушек и мортир, бьющих по крепости; одна граната разорвалась совсем близко; старик вздрогнул и мотнул седой бородой. Суворов, стало быть, исхитрился и продавил свою стратегию, обрадовался я.

– Если не хотели воевать, зачем же тогда воевали?

– Приехал крымский хан, – жалобно вздохнул старик, – этот жалкий подъедатель костей со стола падишаха! – и стал вспоминать обиды, якобы причиненные ему московитами, вспомнил даже Казань и Астрахань, давно уже перешедшие под руку московского царя. Приехали польские шляхтичи и тоже стали клянчить, просить султана помочь вернуть свои замки и своих украинских рабов. Наконец, в Истанбул явились франки, пообещавшие новые пушки и ружья, и всё что угодно, лишь бы Турция начала войну с Россией…

– Вы и есть великий визирь Мухсин-заде, – ошеломленно пробормотал я. – А я-то думал, что вы просто слуга. Вы так просто одеты и говорите так обыкновенно …

– Возможно, ты еще бредишь, – ласково улыбнулся он, – и тебе кажется, что ты разговариваешь с хранителем печати… Но ты прав: я действительно великий визирь… Это я приказал убить вероотступника Эмина. Это я послал Магомета в Венецию, чтобы он помог составить заговор княжне Таракановой. Это я велел ему подкупить разбойника Пугачева. Это по моему повелению тебя доставили в Шумлу. Всю свою жизнь ты, сам не зная того, шел сюда, к этой темной башне, чтобы встретиться со мной. И теперь мы можем поговорить открыто, обсудить все наши дела, ничего не утаивая друг от друга. Этот день был однажды предначертан судьбой. Ты же знаешь, как мы, магометане, верим в судьбу…

– Я не понимаю…

– Я знаю о твоем даре, мальчик, – великий визирь сложил руки лодочкой, как бы подчеркивая всю неизбежность провидения. – Я знаю о нем больше чем ты сам.

– Чего же вы хотите от меня за это знание?

– Разве это не очевидно? – засмеялся старик. – Я хочу, чтобы ты принял магометанство и перешел на османскую службу.

Я вздохнул, в груди все горело. Когда-то давно, в моем детском воображении, я уже представлял себе эту картину, как меня пытается обратить в ислам египетский царь, но то были только детские фантазии! Сейчас же всё было по-настоящему, и выбор мой был небогат: я лежал на окровавленной простыне, среди склянок с опием и хирургических инструментов, обездвиженный, в логове моего врага. Ежели я откажусь, подумал я, меня просто прикончат и выбросят хладное тело из окна башни в ретраншементы. Я должен что-то придумать, я должен начать эту странную и страшную шахматную партию, с главным злодеем, который сейчас сидит здесь, рядом со мною, в этой башне, и улыбается, и открыто признается в своих злодеяниях, и думает, что он уже переиграл меня, что я пешка, а он – ферзь. Но я переиграю его, потому что дойдя до конца доски, пешка тоже становится ферзем…

– Нет, – упрямо проговорил я, – я отказываюсь… Одно дело – служить королю или султану, и совсем другое – принять инородную веру, отречься от своей страны, стать изменником… Вы велели убить Эмина, потому что он отрекся от магометанства, и теперь предлагаете мне сделать то же самое…

– Это было бы справедливо, – с какою-то рассеянностью в голосе произнес хранитель печати. – Эмин стал служить московитам, а ты станешь служить Порогу Счастья. Таким образом, две наши великие державы станут квиты, и порядок звезд на небосклоне будет восстановлен. Более не будет измен, война прекратится; возможно, наши народы даже заключат союз…

– Нет, – повторил я, – вы неправильно поняли мои слова. Я сказал, что я не буду принимать магометанства, из принципа, из-за того, что я не признаю никакой религии. Странное дело, однажды именно Эмин сказал мне, что я ничего не понимаю в магометанстве, что я просто повторяю, как попугай, за Вольтером, и что я должен эмпирически изучить ислам, прежде чем судить. Но теперь я изучил, на собственном опыте… И вердикт, который я вынес, состоит в том, что всякая религия есть зло, а магометанство – худшая из всех возможных религий. Там, где появляется ислам, там всегда появляются рабство и война. Ведь это так просто: сказать, что ты магометанин, и продолжить творить зло, под красными знаменами Оттоманской империи… Вы вечно рассказываете сказки о рае и о семидесяти двух девственницах, а на деле вы просто убийцы. Ваши янычары вырезали христианскую деревню, я видел. Как вы это объясните? Какою великой истиной, сообщенной вам вашим пророком, вы объясните убийство младенца еще в чреве его матери? Что этот плод был язычником? Что он задумывал какое-то зло против магометан? Его вина в том, что он не верил в вашего Аллаха? Что вас вынудили обстоятельства? Что так расположились звезды? Вы можете придумать сто тысяч причин для оправдания этого греха. Но вы не убедите меня. Вы не оправдаетесь. Никогда.