Феникс. Возродиться из пепла - Бекки Чейз

Руки рефлекторно шарят у бедра, словно отстегивают невидимый ремень безопасности. Я так и не отогнала ночной кошмар. Меня по-прежнему тянет обернуться назад, к Тимми с Андреа. Знаю, что не увижу их, но не могу не проверить.

— С ними все хорошо, — напоминает Глория, усаживаясь рядом.

Подруга гладит меня по плечу, и я медленно восстанавливаю дыхание.

Без паники. В аварии погибла только я. Тимми с Андреа живы.

— Папа не один, — шепчу я, стараясь не заплакать.

— Они справятся, Иви, — звук родного голоса успокаивает. — И ты должна справиться.

Меня переполняет благодарность.

— Что бы я делала без тебя, Гло?

— Опять? — она закатывает глаза. — Я же просила.

— Извини, — тут же исправляюсь я. — Лэм.

Непривычно называть ее иначе, но Глория настаивает. Оказавшись на перепутье между адом и раем, она выбрала новое имя. Возможно, перемена помогла разорвать связь с миром живых, не задаваться вопросами и не искать ответов.

Мне же по-прежнему тоскливо от любого напоминания о земном существовании. И пусть я больше не человек, сложно отпустить мысли об утраченном. Я знаю, что надо двигаться дальше. Смириться и идти вперед. Обрести новые знания, стать духовным наставником или искусителем и помогать людям принимать верные решения или сбивать с пути.

Эта миссия кажется издевкой судьбы. Как можно направлять других, если и себя-то найти не успела? В отличие от меня,  Глория не стала долго раздумывать. Не знаю, чем была плоха «слава»[1], но в Чистилище подруга назвалась Лэм-Ашту, на манер древних демонов, сделала татуировку львицы[2] между лопатками и больше не заговаривает о прошлом.

— Снова дурной сон? — под балдахин заглядывает Айри.

Такая же, какой была в баре, с ярким макияжем и провоцирующим декольте. И с крыльями чернее волос. Тогда я их не замечала, но теперь восприятие изменилось — смерть рушит оковы разума — я вижу и помню все. Даже то, что предпочла бы забыть навсегда.

— Я в порядке, — лгу я, лишь бы прекратить ненужный разговор.

Но Айри нет до меня дела.

— Отлично, — она обнимает Лэм за плечи. — Идем. Необращенная нас догонит.

Чем не еще одна шутка небес? Та, что погибла, и та, что способствовала ее гибели, стали лучшими подругами.

— Я тоже необращенная, — Лэм игриво шлепает по протянутой к ней ладони.

— А вот и нет. Ты наша.

Я морщусь. С первого дня меня раздражает всеобщая манера делить нас по происхождению. Элита — урожденные ангелы и демоны. И низшая «каста» — необращенные новички — те, кто когда-то был смертным.

— Нам пора, львица, — поправив перекрутившийся кулон, Айри тянет Лэм за собой. — Иначе опоздаем на занятия.

Издалека они выглядят как близнецы — с похожими прическами, в корсетах со шнуровкой, обтягивающих кожаных брюках и босоножках на шпильках. Лэм даже крылья подкрашивает в черный, чтобы сойти за демонессу, я же упрямо не скрываю естественный цвет своих — серый, почти белесый, как у всех необращенных.

На выходе Айри оборачивается и бросает через плечо:

— Поспеши, Иви, если не хочешь, чтобы зануда Юстиана снова назначила отработку.

Третьей насмешкой судьбы стала необходимость учиться. Снова. И неважно, что за плечами у меня уже был земной университет.

— О, нет, — я со стоном откидываюсь на подушки и с тоской смотрю на плотную ткань балдахина.

Она нависает над головой как искрящийся купол — у того, кто оформлял спальни небесного замка, был весьма своеобразный взгляд на умиротворение. Первые пару недель мерцание звезд раздражало, но со временем я научилась воспринимать их как фон. Как и всю остальную обстановку академии — яркие фрески на стенах,  массивные статуи на лестницах, утопающий в вечной зелени сад и увитые плющом беседки во внутреннем дворике. Какая разница, что вокруг, если это лишь жалкое подобие земной жизни?

Я не готова отвечать за себя, а не то, что становиться наставником. Я даже к крыльям привыкнуть не могу — они все еще слабые и бесполезные, но при этом чертовски тяжелые. Их неудобно протаскивать через специальные прорези в одежде, они мешают спать, цепляются за стены и мебель, да и пользоваться ими новичкам разрешают только на летных занятиях. Зачем тогда считать нас высшими созданиями, если мы толком не отличаемся от людей?

В тоске из-за собственной никчемности я чувствую себя опустошенной. Хочется накрыться с головой и не подниматься с кровати. Оплакать свою участь и тех, кого пришлось оставить на земле. Если бы не угроза исключения за неуспеваемость — и как следствие, лишение хоть какой-то иллюзии жизни — я бы продолжила хандрить, но мне приходится вытянуть из шкафа тунику и спуститься к учебному крылу.