Он и Я - Елена Тодорова Страница 33

Смотрю на него… Смотрю…

И вдруг понимаю, что раньше нам не доводилось разлучаться на столь долгий срок. Со дня знакомства, на протяжении трех с половиной лет, виделись регулярно. Хотя бы по паре минут в день, хоть издали… Но чаще все же приходилось напрямую контактировать. Обмениваться взглядами, какими-то словами… Видеть друг друга, слышать, обонять, иногда ощущать.

Сейчас же, после двенадцати дней разлуки, подсознательно оцениваю Таира так, словно вижу впервые. Это… Это воспринимается иначе, чем в пятнадцать лет. Он для меня весь мир закрывает. Эмоции волной обрушиваются и с одного маху смывают в штормящую пучину.

Больно сжав запястья, Тарский дергает и подтаскивает меня к себе.

— Я спрашиваю, что ты тут устроила? — каждое слово на отдельные звуки рассекает, будто это должно помочь мне его понять.

Ой… Помогает…

Только от того еще страшнее!

— Решила вскружить тебе голову. Буквально. Раз обаянием тебя не взять… — выдаю с придыханием. Таю, как льдинка, в его горячих руках. Усиленно вентилирую воздух, мотаю головой и напоминаю себе, что по его указке меня и закрыли здесь. Подтянувшись на носочках, пытаюсь призвать ту бурю, что бушевала во мне с утра. — Ты заслужил!

— Я тебе сейчас устрою, мать твою, головокружение, — рычит мне в лицо.

Иначе этот приглушенный звериный рокот не назовешь. У меня моментально реакции по всему телу идут. Взрываются фабрики, заводы, пожарные станции и госпитали — бомбит весь мой внутренний мир.

Притянув дверь, Таир какие-то границы замыкает, отделяя нас от всех и вся. Пока тащит к кровати, в моей груди вовсю взлетают снаряды.

— Не смей меня трогать! Не имеешь права! Злиться тут могу только я… А ты…

— Рот закрой, Катенька. По-хорошему прошу.

— А то что?

Наверное, он обучался какому-то определенному боевому искусству, не только боксу. Бросает меня на кровать, задавая идеально-точную траекторию. Оказываюсь на спине, головой аккурат к его паху.

Грешным делом туда смотрю, на натянутую брючную ткань, и в мысли закрадываются какие-то порочные предположения.

Пока я сдаюсь на милость судьбе, то есть самому Тарскому, он явно не о том же думает. Хотя… Вот пусть не прикидывается! О том же, раз уже на пределе. Вздыхает как-то грубо и притискивает ладонью мою шею. Будто скобой к матрасу прибивает, и этого достаточно, чтобы я оказалась обездвиженной. Несколько попыток освободиться перекрывают доступ к кислороду. А уж когда Таир подтаскивает к краю, свешивая головой вниз — в принципе о возможности двигаться забываю. Металлический каркас, жутко перебрав шейные позвонки, впивается между ними острым ребром и дает понимание, что стоит Тарскому еще чуть надавить, получу перелом.

Кровь мгновенно стекает в голову, но я, не теряя упрямства, смотрю на склоненного надо мной мужчину.

— Не хочу, чтобы дошло до жести, Катенька, — мне и тона хватает, чтобы все внутри задрожало от страха. Но он продолжает. — Только ты будто специально судьбу испытываешь.

— Какой еще жести? Не надо… И вообще, не разговаривай со мной, как с ребенком… Это твое «Катенька»… Прекрати…

— Нет, ты не ребенок, Катенька, — намеренно повторяет, вычленяя каждый звук. — Ты хулиганка. И ты перешла черту.

Я не могу понять, чего он добивается. Не знаю, что сказать и как еще отстоять свои права. Как выплеснуть эмоции, которыми именно он, черт его подери, даже на расстоянии меня наполняет?

Что за ерунда?

Благодаря физическому и психологическому воздействию, в голове натуральный круговорот творится, как Тарский и обещал.

— Ты помешала моей работе. Доставила беспокойство и хлопоты людям, которые этого не заслуживают. Устроила тут гонимый беспредел. Кого огреть хотела? Сильвию? Или Виктора? Чем они заслужили?

— Прекрати меня поучать!

Глаза жжет, но это больше физический дискомфорт. Ладно, совсем немного душевное расстройство.

— Никакая ты не принцесса, как думает «папенька», — я уже едва дышу, а он продолжает монотонно продавливать свое разочарование. — Ты нахальная, неблагодарная, дикая чертовка.

— По сравнению с тобой, я просто ангел!

— У меня есть границы и принципы, — отражает спокойно и уверенно. Да, ему не нужно ничего доказывать. Сама знаю. — А у тебя? Что-нибудь есть?

— Конечно, есть! Я ведь не пустышка… — выкрикиваю в запале, однако привести что-то конкретное как аргумент не получается. — Обязательно тебе держать меня в таком положении? Мне тяжело дышать и…

— В этом вся суть. Может, поймешь, что важнее всего.

— Что же? Втолковывай уже!

— Возможность дышать.

Сцепляя зубы, замолкаю. Он тоже молчит. Лишь взглядом давит. Так и схлестываемся. Какими-то крючками зацепляемся. Рвем по живому.

Вот бы в самом деле вывести его из себя! Устала в одиночку кружить.

— Я сейчас уеду, — сообщает, а я едва с ума не схожу. Невзирая на боль и дискомфорт, отчаянно мотаю головой из стороны в сторону. Таир вздыхает и добавляет: — До вечера.

— Обещаешь?

— Ты не заслуживаешь, — снова в своей сдержанной манере ругает. Молчит и добавляет. — Обещаю.

— Ладно… — выдыхаю, не зная, что еще сказать.

— Ты должна успокоиться и извиниться перед Бахтияровыми.

— Еще чего! А передо мной кто извинится?

Тарский прикрывает глаза, и я инстинктивно зажмуриваюсь следом, ожидая, что все-таки удушит. Секунды бегут, но моя шея не хрустит. Странно… Резко вздергивает меня вверх и ставит на подкашивающиеся ноги.

Рвано хватаю воздух и судорожно выдыхаю. От этой карусели у меня не то что голова кружится… Из глаз искры летят и тошнота подкатывает. Про работу сердца уж молчу. Пашет, словно за троих.

Когда Тарский начинает говорить, его лицо все еще двоится передо мной.

— «Твои» извинения впереди. Но я уверен, ты им не будешь рада. А пока…

— Что? — продолжаю дергано хватать воздух. — Что это значит?

Он делает бесшумный, но видимый глубокий вдох.

— Всему свое время, Катя, — выдыхает. Берет паузу и дожимает повтором. — Всему свое время.