Её несносный студент - Виктория Победа Страница 30

Ну чего ты прячешься, чего боишься?

— Да, ты знаешь, я, пожалуй, вернусь в ресторан, — соглашаюсь, чувствуя, как она расслабляется. Да что ж такое? — Но только при одном условии, — добавляю.

— К...каком? — она отстраняется, устремляет на меня усталый взгляд своих нереально синих глаз, полных наивной надежды, что я ее сейчас оставлю, что просто так позволю уйти.

Нет, Александровна, мы с тобой еще не закончили.

— Ты в глаза мне сейчас скажешь, что ничего ко мне не чувствуешь и правда хочешь уйти, — называю свое условие, четко понимая, что Александровна, зараза такая, скажет. Ну скажет ведь, она же правильная вся такая. Через себя переступит, но соврет.

— Не чувствую и хочу, все это просто… временное помутнение, Егор, я прошу тебя, хватит, найди, пожалуйста, себе ровесницу, встречайся, живи, а меня оставь в покое, я всего этого не хочу, — говорит твердо, уверенно даже.

Ты ж моя хорошая. И даже глазом не моргнула, все так ровненько, складненько, даже голос перестал дрожать. Год назад она также уверенно вещала, когда облапошила меня и заставила поверить в наличие жениха.

— Прекрасно, — ухмыляюсь, — только есть одна проблема, — скалюсь, словно зверь оголодавший.

— Какая?

— Я нихрена тебе не верю, Александровна.

И вот на этой ноте мне окончательно надоедает это не несущий смысловой нагрузки разговор, я просто зарываюсь пятерней в ее волосы и набрасываюсь на манящие губы, вгрызаюсь грубо, подавляя любое сопротивление. Ничего не хочу больше слышать, все равно ничего интересного не скажет. Она сначала пытается сопротивляться, даже челюсти сжимает, но я же упертый, надавливаю свободной рукой на ее подбородок, вынуждаю разомкнуть челюсти и проталкиваю язык ей в рот. Я ее сожрать готов, черт возьми, нельзя, просто нельзя быть настолько сладкой.

Мне же крышу рвет от тебя, малышка. Ее сопротивление длится не долго, до слуха доносится уже знакомый, обреченный стон и она включается в поцелуй, также нетерпеливо, как и я, сплетает наши языки, отвечает так, что я дурею просто, и вздрагивает, когда я, подцепив собачку на платье, резко тяну ее вниз.

— Егор…

— Помолчи, Ксюша, просто закрой, пожалуйста, рот.

Резко, даже грубо, разворачиваю ее спиной к себе, утыкаюсь носом в ее шею, стягиваю платье с плеч, резко дергаю вниз и оно падает к нашим ногам. И я готов просто сдохнуть лишь только потому, что моя Александровна сейчас в моих руках, практически обнаженная. Я точно на ней повернулся.

— Моя, моя, не отпущу.

Шепчу какой-то беспорядочный бред, целую шею, плечи. Руками шарю по желанному телу и кайфую, когда, выдохнув громко, Ксюша откидывается назад, подставляя шею под мои поцелуи, позволяя ласкать себя, трогать.

Вашу же мать!

— Красивая моя, самая красивая девочка, — продолжаю шептать, ладонями обхватываю небольшую грудь, сжимаю, глажу, окончательно теряя рассудок и сильнее прижимая к себе Александровну, чтобы чувствовала, чтобы понимала, насколько я возбужден и как сильно хочу ее одну. Одной рукой спускаюсь ниже, к животу, и под тонкую резинку белья.

Видно, очнувшись от морока, Ксюша хватает меня за запястье, в попытке остановить, но поздно. Поздно, Александровна. Я уже сошел с ума и тебя сведу, но ты все равно моей будешь. Не получается у нас иначе, не умеет она слушать, значит будет чувствовать. И мне вот вообще ни разу не стыдно, пусть хоть телом, но будет моей, раз мозг пока сопротивляется.

Но ее попытка остановиться выбешивает. Хочет же, я же чувствую, что хочет.

Разворачиваю ее к себе, набрасываюсь на припухшие от моего напора губы, подхватываю свою заразу нереальную под бедра и несу к кровати. И плевать, на все совершенно плевать. Хочу ее и она хочет. Никогда так никого не хотел, а ее хочу, так сильно, что больно.

Бросаю свою драгоценную ношу на кровать и пока она не успевает опомниться, стягиваю с себя пиджак, бросаю в сторону и приступаю к пуговицам на рубашке. И, наверное, я бы и дальше ничего не соображал, если бы не тихий всхлип моей девочки. Ничего не понимая, устремляю на ее взгляд и, блядь, леденею просто. Прикрыв руками грудь, Ксюша смотрит на меня жалобно, а в уголках глаз скапливаются слезы. И так паршиво становится, так мерзко. Я же не мог, просто не мог ошибиться. Она меня хотела! Я точно знаю, что хотела. Или нет? Откуда эти слезы? Я же никогда, блядь, никогда бы ее против воли не взял.

— Ксюш, — подлетаю практически к кровати, сажусь рядом с Александровной, тяну ее на себя и усаживаю на колени. — Ксюш, ты чего, тебе же нравилось, малыш, я бы никогда тебя… я бы никогда…— никогда не страдал косноязычием, а сейчас слов подобрать не могу. — Я силой никогда, слышишь.

— Я не хочу, — еще один всхлип, — я не хочу так, не могу, понимаешь, как какая-то шлюха в номере отеля, я не такая, не такая, я… господи, какая же я дура, — она снова всхлипывает, утыкается лицом в ладони, а до меня только теперь доходит, какой я конченный, все-таки, дебил.

«Пять лет» - всплывают в мыслях сказанные Александровной слова, и я перестаю дышать.

Дебил.

И только сейчас, только теперь, блядь, до меня доходит, что несмотря на свой возраст и наличие дочери, Ксюша просто маленькая, неопытная девочка. Моя девочка.

Обнимаю ее, пальцами цепляю подбородок, в глаза смотреть заставляю.

Она мне душу рвет. Я дурак, как я раньше не понял.

— Сколько раз у тебя был секс, Ксюш?

Молчит, только моргает часто и губы поджимает, а потом взгляд отводит.

Блядь.

Я уверен, теперь отчего-то уверен, что опыта у нее нихрена и еще столько же.

— Ксюш, я ведь не из праздного любопытства интересуюсь, — говорю, как можно мягче, чтобы перестала себя накручивать. — Один, а потом ты забеременела и…

— Прекрати, — прерывает меня раздраженно, подтверждая тем самым мои слова, ведет плечами, в попытке сбросить мою руку, а я улыбаюсь, как идиота кусок и ничерта с собой поделать не могу.

— Ксююшаа, — зарываюсь носом ее волосы, руки сами тянутся лапать ее тело.

Все-таки я скот. Но она… она же просто до невозможности притягательная. Ну как держать себя в руках? Никак.

— Расслабься, я только тебя поласкаю, да? — шепчу ей в волосы. — Просто позволь мне, тебе же хорошо со мной было, тогда на кухне? Хочешь, будет еще лучше?

Не вижу, но точно знаю, что она краснеет, даже всхлипывать перестала. А я, кажется, сошел с ума, потому что полноценного секса у нас сегодня точно не будет, она же себя сожрет с потрохами, а на остатках тараканы ее ламбаду оттанцуют. Была бы на ее месте другая, не думал бы даже, а с ней нельзя, просто нельзя так. Наклоняюсь, целую ее. Теперь уже нежно, осторожно, едва касаясь.

— Не думай ни о чем, и о глупостях всяких не думай.

— Так нельзя, — выдыхает тихо и смотрит так доверчиво, что меня ломает просто, на части рвет. И хочется орать: моя, моя, моя.