Он и Я - Елена Тодорова Страница 24

О, если бы я только обладала телекинезом[1] или недюжинной силой, способной сдвинуть с места эту проклятую кровать… Я бы, не раздумывая, причинила ему физическую боль, разрушила все на своем пути! Я бы здесь все разбомбила! И его!

Но, увы, ничего сверх обычных человеческих умений мне неподвластно. Поэтому Тарский беспрепятственно гасит свет и в полном здравии выходит. Спустя пару минут покидает номер — слышу, как хлопает входная дверь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Я остаюсь беспомощно лежать в темноте.

Прикованная, словно животное. Взбешенная. Смертельно обиженная.

Не знаю, сколько проходит времени. Сначала я всеми известными способами мысленно распинаю Таира. Выдумываю самые изощренные пытки, стараясь не скатываться к сексуальным. Что я об этом знаю? Только то, что когда я встаю на колени, он теряет опору.

Ненавижу его! Ненавижу ведь!

Сильнее всего на свете! Сильнее просто некуда! Я его… сильнее, сильнее… Сильнее!

Чуть погодя, когда эмоции идут на спад, разбиваюсь в противоречивых переживаниях.

Куда он ушел? Вернется? Чем занимается?

Сгинул бы!!!

Ой, Господи, пожалуйста, пусть все будет хорошо!

Однако едва слышу щелчки замков и приглушенный удар двери, возвращаюсь к первоначальному состоянию злости. С каждым приближающимся шагом она нарастает.

А может, это что-то другое?

Такое сильное, свирепое, голодное?

Неважно!

Тарский не включает свет. Заставляя мое сердце безумно колотиться, движется в темноте. Ни одно из клокочущих внутри меня чувств не похоже на страх. Точно знаю, что его сейчас нет.

Высчитываю Таира по характерному стуку шагов, силуэту, дыханию… Едва я успеваю изумиться тому, насколько плотно его образ сидит во мне, он наклоняется и срывает с моего рта скотч.

Молчит. А я-то не могу… Ощущаю, как внутри что-то взрывается и, осыпаясь горячими искрами, разрастается, словно грибы после дождя. Не справлюсь с этими чувствами, если не заполню тишину словами.

— Повеселился? Проблемой меня называешь? Устрою я тебе проблемы… Устрою!!! Теперь точно… Я тебя… Теперь я тебя точно… Точно я тебя… Я тебя…

Гордей молча отстегивает наручники, и я задыхаюсь от боли. Невольно вскрикиваю и на коротких вдохах поскуливаю. Конечно же, я не пыталась сохранять неподвижность и стерла кожу запястья.

— Тихо. Молчи.

Сердце реагирует на звук его голоса, словно бешеная обособленная зверюшка. Истекая кровью, разбивается о ребра.

Да что такое?

Нежную кошечку в жопу! Злобу наружу!

Пока я сражаюсь со своими эмоциями, Тарский подтаскивает меня к краю кровати и поднимает на руки.

Куда он меня несет?

Хочу грубо вытрясти из него ответ, но дыхание в очередной раз перекрывает, и все связные звуки застревают где-то в горле.

Жмурюсь, когда оказываемся в ярко освещенной ванной. Проморгаться удается, лишь когда Таир опускает меня на ноги. Схватив за руку, он недолго изучает кровавые борозды на запястье, тяжело вздыхает и… принимается меня раздевать. Учитывая, что сарафан на завязках, каких-то особых умений и усилий для этого не требуется. Уверена, проходит не больше полминуты, прежде чем я остаюсь в одних трусах.

Все еще молчу. И не предпринимаю попыток шевелиться. Когда Тарский начинает снимать одежду с себя, лишь учащенно дышу и ошарашенно наблюдаю.

Мне, конечно, нравится на него смотреть, но мыться вместе — далеко за гранью моих мечтаний. Тем более сейчас, когда я так злюсь.

Я ведь злюсь?

Я должна злиться!

И, тем не менее, ничегошеньки произнести не получается. Молчу, пока Таир не оказывается полностью обнаженным.

У него снова та же проблема! Полная боевая готовность!

Только зачем? И почему?

Шлялся ведь где-то полночи! Скотина гулящая… Даже если по делу, плевать!

Вскрикивая, прикрываю грудь. Когда же Тарский, невзирая на сопротивление, начинает заталкивать меня под летящие струи воды, разражаюсь крутой бранью, которую удалось подцепить у его же братков.

— Не трогай меня… Я не буду… Не буду с тобой…

— Что?

— Ничего! Выпусти! Сейчас же!

Я сбита с толку всем, что внутри происходит. Всегда, конечно, была эмоциональной и впечатлительной, но это уже чересчур. Какой-то ураган и хаос — срывает все заслонки.

Я не выдерживаю!

Шагая вбок, пытаюсь протиснуться мимо Тарского, но он ловит меня и прижимает к себе. Естественно, к подобному тактильному шоку я оказываюсь не готовой. Контакт моего мокрого и дрожащего тела с его сильным и горячим вызывает моментальное закорачивание всей внутренней нервно-волокнистой проводки. Кожу жжет и колет, пронизывает огненными иголками.

Я распахиваю губы, чтобы вновь накричать на Гордея. Но сделать этого не могу.

Что он делает?

Беспомощно ловлю воздух, а вместо него захватываю воду.

— Почему ты такой большой? — первый вопрос, который я ему задаю, когда удается восстановить способность говорить, лишен всякого смысла и хоть какой-либо логической последовательности.

Кажется, что Тарский усмехается, но оценить это я не решаюсь. Все еще слишком остро перевариваю обрушившиеся на меня ощущения.

— Замри.

— Сам замри.

— Я не двигаюсь. Перестань дергаться.

— Сам…

— Черт возьми, Катерина…

На самом деле я даже не осознаю, что, продолжая вырываться, лишь усиливаю трение. Все мое тело пылает, будто в лихорадке. С него словно верхний защитный слой содрали, сделав чересчур чувствительным и восприимчивым. Я — сплошная рана. Хочу, чтобы Гордей меня отпустил. Но он, естественно, действует по собственным соображениям. Разворачивая меня, притискивает к себе спиной.

— Это не помогает… — сиплю, но пошевелиться не могу.

Его мощные предплечья скрещиваются поверх моей груди и заставляют неподвижно замереть.