Руны смерти, руны любви - Инге Кристенс Страница 22

За две недели Рикке успела обзавестись множеством знакомых среди андеграундной богемы (выражение Хенрика) и теперь подозреваемых у нее было целых три – один весьма перспективный и два так себе.

Также за эти две недели Рикке дважды встречалась с Хенриком (до его отъезда в Лондон и после) и вроде бы у них все складывалось наилучшим образом. Наилучшим – это легко, непринужденно, радостно и с возможностью дальнейшего развития отношений. Рикке поостереглась бы назвать свое отношение к Хенрику «любовью», потому что любовь в ее представлении была очень сложным и многогранным чувством, которое не могло прийти так вот сразу, а формировалось с течением времени. Сразу могла возникнуть симпатия, сразу могло нагрянуть вожделение, сразу можно было почувствовать интерес, но любовь… Спроси кто Рикке о том, что она подразумевает под любовью, она бы не смогла ответить, потому что трудно сформулировать то, чего никогда еще не испытывала, но мечтаешь испытать.

Но что-то было, что-то определенно было. Желание было особенно жгучим, наслаждение особенно острым, а приязнь особенно глубокой. С Хенриком Рикке ощущала себя женщиной в полном смысле этого слова. Попроси кто-то объяснить почему ощущает или что означает «в полном смысле», Рикке затруднилась бы ответить. Много нежности? Особо деликатное отношение? Готовность помочь? Сознание защищенности, когда Хенрик рядом? Столько всего…

Когда-то Рикке думала, что любит свою мать. Впоследствии оказалось, что она ее ненавидит. Когда-то Рикке думала, что любит кое-кого из своих бойфрендов. Потом поняла, что они для нее ничего не значили, даже вспоминать лишний раз не хотелось. Случайные люди, если бы вместо них были бы другие, это ничего бы не изменило.

Хенрик? Хенрик ухитрился не разочаровать во время второго свидания и во время третьего тоже. Более того, он сразу же и как-то естественно вошел в жизнь Рикке и стал ее частью. Рикке обратила внимание на связь между их именами – со слога, которым заканчивалось имя Хенрика, начиналось ее имя и иногда, под настроение, повторяла про себя нараспев: «Хенрик и Рикке, Хенрик и Рикке, Хенрикке, Хенрикке, Хенрикке…» Имена сливались воедино точно так же, как сливались в одно целое их обладатели в любовном порыве. И потом, когда все заканчивалось, какая-то связь между ними все равно оставалась, так, во всяком случае, казалось Рикке. Взаимопонимание – это тоже связь.

Хенрик и Рикке, Хенрик и Рикке, Хенрикке, Хенрикке, Хенрикке… Смешно. И приятно.

Были у Хенрика и свои странности. Наутро после второй их ночи, он вдруг поинтересовался обстоятельствами, при которых Рикке потеряла невинность. Рикке удивилась, потому что никто ее об этом никогда не спрашивал. Даже с единственной подругой Лисси она не обсуждала подобные интимности. Но, тем не менее, рассказала, как парень, с которым они целовались около трех месяцев, привел ее в номер гостиницы, в которой работал администратором его старший брат. Гостиница была из тех, где номера сдаются по часам и номера эти, мягко говоря, не впечатлили Рикке нисколько. Кожаная мебель при ближайшем рассмотрении оказалась дерматиновой, потрескавшейся, да еще и в каких-то белесых потеках, в ванной под раковиной валялся презерватив, использованный, с содержимым, а из-под сбившейся простыни виднелся серый, в разводах, матрас. Но парень был настойчив и оба они были возбуждены, потому что перед тем битый час целовались в парке, поэтому Рикке отдалась ему на этом сером матрасе. Немножко больно, немножко интересно, немножко приятно – вот и все ее впечатления от первого в жизни секса по полной программе.

Рикке показалось, что Хенрик был немного разочарован ее рассказом. Наверное, он ожидал услышать романтическую историю или нечто страстное, но что было, то Рикке и рассказала. Интересоваться, как Хенрик стал мужчиной, она не стала, потому что ей это было безразлично. Психологи не копаются в прошлом без особой нужды, потому что иной раз оттуда можно невзначай вытянуть такое, что и рад не будешь. Позже, уже вернувшись домой, Рикке призадумалась над тем, почему Хенрик задал ей подобный вопрос, но к какому-то определенному мнению так и не пришла. Возможно, Хенрик хотел поговорить о сексе и не знал, с чего начать разговор. Некоторые мужчины не спрашивают в лоб: «Дорогая, тебе хорошо со мной?» и очень правильно делают, потому что велик риск нарваться на ответ, который, мягко говоря, не обрадует.

Узнав, про неудачу с Бьярне, Хенрик искренне огорчился. Когда Рикке сказала, что у нее есть другой подозрительный тип – заинтересовался и выпытал все подробности. Сразу чувствуется, когда человек искренне интересуется твоими делами. Это нельзя не оценить. Оле Рийсу Татуировщик был нужен куда больше, чем Хенрику (Хенрику он вообще не был нужен, если на то пошло), но глаза Оле не светились таким неподдельным интересом. «Сейчас проверю», флегматично говорил он, получая от Рикке данные очередного «Татуировщика» и так же флегматично сообщал результат. А вот когда речь заходила о футболе или о сравнительных достоинствах разных сортов виски, Оле преображался. Сбрасывал личину человека, которому все безразлично и который ото всего устал, сверкал глазами, горячился, спорил. Потому что это его интересовало по-настоящему. А Рикке он, кажется, просто не хотел расстраивать, вот и притворялся, что помогает.

Но если с Бьярне Оле действительно помог, то есть – в два счета доказал, что Бьярне не Татуировщик, то с тремя другими подозреваемыми дело обстояло сложнее. Никто из них никогда не имел проблем с законом и все они постоянно проживали в Копенгагене (разве что к теплым морям на отдых выезжали), то есть спокойно могли совершить все двенадцать убийств.

Когда Рикке заикнулась насчет слежки, Оле посмеялся и посоветовал ей набрать побольше оснований, потому что так вот, по первому подозрению, никто ни за кем никогда не следит.

– Тогда и оснований никаких не будет! – заявила Рикке.

– А ты присмотрись, – посоветовал Оле. – Ты же психолог. Ты можешь поговорить с человеком о том, какие цветы ему нравятся, и понять, есть у него склонность к убийству или нет.

Если бы все было так просто! Поговорить о цветочках и понять, что у человека на душе. Оле имел о работе Рикке примерно такое же представление, как и она о работе детектива. Конечно, существовали тесты, помогающие выявить склонность к насилию, но тестирование – это тестирование. Его не вплести в разговор как бы невзначай, толку не будет. И нельзя сбрасывать со счетов то обстоятельство, что Татуировщик может быть знаком с методами и приемами психологического исследования. Если действовать недостаточно осторожно, то можно спугнуть Татуировщика или стать его следующей жертвой.