Идол - Наталья Шагаева Страница 11

«Я не приняла таблетку “после”… Прости… Я беременна. Я совершенно не знаю, что делать, но чувствую, что мама заставит избавиться от ребенка, — пишу, но не отправляю, перечитываю текст, а потом зачем-то добавляю: — Мне страшно».

Дрожащими пальцами нажимаю на кнопку «отправить» и зажмуриваю глаза. Я полностью растеряна и не знаю, что делать. Впервые за свои восемнадцать лет не понимаю, какое будет мое завтра. Разворачиваюсь и иду в спальню. Ложусь на кровать и закрываю глаза. Может, я сошла с ума. Не бывает же так, чтобы человек ничего не ощущал. Полная пустота.

Закрываю глаза, и опять проваливаюсь в сон. Мне снится, что я лечу в бездну. Очень долгое падение в полной темноте, и вот когда я приземляюсь, то просыпаюсь от удара, подпрыгивая на кровати. Оглядываюсь и вижу в кресле маму. В комнате темно, горит только настольная лампа.

— Папа уже в курсе? — спрашиваю я, смотря в потолок.

— Нет, я не смогла ему сообщить. Да и не надо… У него давление, зачем ему эти переживания?

— Он все равно узнает, через несколько месяцев это сложно будет скрыть, — нервно усмехаюсь.

— Не смешно! — одергивает меня мать. — Я договорилась со Светой, завтра утром тебя положат в клинику, все сделают за один день. Вечером будешь дома.

— Что сделают? — голова не соображает.

— Алиса, ты ведь понимаешь, что нам не нужен этот ребенок? Просто… Господи! — вздыхает мама. — Тебе всего восемнадцать, ты только поступила в институт. У тебя вся жизнь впереди… — всхлипывает.

— Ты хочешь, чтобы я убила ребенка?!

— Боже! Ты только подумай, ну кому ты будешь потом нужна с обузой?! Не делай из меня монстра! Я же хочу, как лучше! — мама встаёт с кресла и начинает нервно складывать мои разбросанные вещи. — Ты подумала, что о тебе скажут родственники, соседи?

— Мы не в восемнадцатом веке! Всем наплевать!

— Это тебе так кажется. Сейчас люди злые. Да и не в них дело. Если бы по любви, и парень был ответственный, женился бы… А так не пойми от кого! Мало ли какая там наследственность!

— Мама, что ты несёшь?! — срываюсь я в крик.

— Не надо истерить! Подумай хорошо! Не ломай себе жизнь! Можешь считать меня чудовищем, но я настаиваю на аборте! Ты сама ещё ребенок! Не поедешь в клинику, помогать не буду! Про отца подумай — его удар хватит! Ты финансово зависишь от нас. Значит, и твою судьбу решаем мы! — кидает мне мать и выходит из комнаты, хлопая дверью.

Закрываю глаза, желая провалиться в темноту, но мне не везёт. Я не хочу делать аборт, но совершенно не понимаю, как буду жить дальше. Сажусь на кровати, голова кружится, но это, скорее, от слабости, чем от беременности. Беру телефон, перечитываю текст, который отправила Богдану, и вновь отсылаю ему сообщение. Точнее, копирую старое. Если Богдан мне не поможет, то я обречена. Что я могу? Уйти из дома? А кому я нужна в положении? Мама права — в душе я ещё маленькая девочка, которая боится остаться наедине со своими проблемами. Пытаюсь отвлечься, листая ленту в соцсети, но ничего не соображаю.

На телефон приходит ответное сообщение от Богдана, и я замираю. Мне страшно его открывать. От этого ответа зависит жизнь нашего ребенка.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

«Твоя беременность — это твои проблемы. Не перекладывай их на меня. Хочешь совет? Прислушайся к маме. Не пиши мне больше. Забудь о моем существовании. Ни ты, ни твой ребенок мне не нужны».

Впервые за несколько дней я что-то почувствовала. Меня пронзило острой душевной болью. Вдыхаю, а выдохнуть не могу. Ничего не могу, боль сковывает тело. Хочется умереть, только быстро. Раз — и нет никаких проблем. Меня не будет, и всем станет легче. Мне хочется кричать Богдану, что он чудовище, хочется сказать ему, что я его ненавижу. И одновременно хочется молить его о помощи. Пусть не любит меня, но спасет ребенка! Глаза наливаются слезами, и я решительно набираю номер Богдана. Мне уже все равно, что он подумает, пусть окончательно меня добьёт, вынесет приговор лично.

В телефоне раздаются частые гудки, словно абонент занят, но я в какой-то истерии набираю его номер снова и снова, пока до меня не доходит, что он добавил мой номер в черный список. Вот так просто. Ему всё равно. А с чего я решила, что будет по-другому? Я сама себе придумала Идола и возвела его на пьедестал. А он не бог! Он дьявол, который ломает судьбы.

* * *

Утром я проснулась по звонку будильника, поставленному мамой, оглядела комнату и увидела небольшую собранную сумку. Я приняла решение. Как мне казалось, осознанно и хладнокровно. Решительно приняла душ, оделась и вышла к маме с сумкой. Но посмотреть ей в глаза не смогла. Не знаю почему, наверное, боялась увидеть там приговор, который мне вынесли.

В клинику мы ехали молча, да и я бы не выдержала разговоров. Я просто смотрела в запотевшее окно и рисовала на нем узоры. Я впала в прострацию. Мыслей не было никаких, будто я и правда умерла, но по какой-то причине нахожусь в этом мире.

А в клинике меня встретили с улыбками. И это странно — улыбаться в месте, где совершают убийства. Но клиника платная, деньги заплачены, и они их отрабатывают. Меня разместили в одноместной палате с голубыми стенами с яркими бабочками. Пришел врач, мужчина лет пятидесяти, и начал задавать кучу вопросов о моем здоровье, записывая все с умным видом, потом появилась медсестра, маленькая молодая девушка, и взяла у меня анализы. А я смотрела на бабочек и думала только о том, как реалистично они прорисованы. Словно настоящие, мне даже казалось, что они летают. Вон та, с сиреневыми крыльями, стала моей любимой. Мне было жалко бабочек — они живут на больничных стенах и видят здесь жертв обстоятельств. Хотелось распахнуть окно и выпустить их на свободу. Но на улице декабрь, да и бабочки не настоящие.

— Алиса, пойдёмте, — за мной приходит та же милая девушка и с улыбкой зовет за собой. А мне хочется сказать, чтобы прекратила улыбаться! Это неуместно! Когда мы подходим к кабинету, меня вдруг накрывает паникой, страхом и желанием сбежать. — Не бойтесь, вам сделают УЗИ, — оповещает девушка, улавливая мое настроение.

Выдыхаю, прохожу в кабинет, где сидит тот же мужчина. Возле окна стоит простая кушетка и аппарат УЗИ. Доктор сидит за столом и что-то пишет. Никаких страшных инструментов, кресел и приборов.

Во время обследования ультразвуком я смотрю в потолок. Мне жутко смотреть на экран. Я убийца! Все здесь хладнокровные киллеры, работающие за деньги. Но они косвенные преступники, а я настоящая, потому что согласилась на это добровольно. Потому что только от меня зависит жизнь ребенка.