Амадора. Та, что любит… - Ана Феррейра Страница 10

Но отдаваться из сострадания — это еще хуже, чем по принуждению. Отдаваться из сострадания — это бесчеловечно. В этом случае женщина в центре внимания, а мужчина безраздельно предан жертве и почти всегда искренен. Но она‑то отдается не потому, что хочет, а просто из сострадания. Бедняжка… Вот оно, сострадание!

Я чувствовала себя отвратительно в облегающих брюках и в сапогах на высоком каблуке, когда мне приходилось ходить по этой огромной ярмарке электротоваров. После радио я некоторое время работала на модных показах, в рекламе и, наконец, на сезонных выставках. В этот раз мне досталось четыре стенда. В мои обязанности входило следить за образцами товара и координировать действия рабочих и продавщиц. Ярмарка длится пять дней. Как я была счастлива, когда стенд размонтировали и погрузили на два грузовика! Всё. Осталось только рассчитать рабочих, попрощаться со всеми — и конец. Мочевой пузырь у меня чуть не лопался, и мне срочно пришлось бежать в туалет. Писала я гораздо дольше обычного, и когда вернулась, все вокруг словно испарилось. Остался только Жозиас — молодой, расторопный рабочий, который обеспечивал свет и звук. В руках у него было два пластмассовых стаканчика. Он протянул мне один.

— Шампанское.

— Спасибо. Что, все уже ушли?

— Ага. Убегли.

Он неправильно произносил некоторые слова — с грамотой у него были нелады.

— Ну, до свиданья. Спасибо. Всего тебе доброго, Жозиас.

— Так чё, больше не повидаемся?

— Может, на другой выставке…

— Да я тут, это самое, тебе сказать чего хотел…

— Да, Жозиас?..

— Ты это, шибко фигуристая.

— Что?!

— Слышь, я давно тебе сказать хотел. Уж больно ты мне ндравишься. Обалденно.

— Жозиас, ты ведь женат, правда?

— Не‑а…

— Ну как же — у тебя обручальное кольцо.

— А хоть бы так.

— Ты и врать‑то не умеешь.

— Не, в натуре, я чуть разума не решился. У тебя и фигура обалденная, и это, как его, манеры…

— Сначала только фигура, а потом и фигура, и манеры…

— И фигура, и манеры, и личико, и голосочек… Я точно в тебя втюрился. Ну ты прямо прынцесса, ты, это самое, богиня…

— Иди домой, Жозиас. К жене.

— Щас пойду. Только уж больше мне тебя еще повидать охота.

— И думать об этом не смей.

— Это потому что я бедный, что ли?

— Нет! Потому что ты женат, и у меня тоже есть парень, и я люблю его…

— Да, оно конечно. Ты, это самое, прости.

— Все нормально.

— Мне уж больно повидать тебя охота…

Я протянула руку, он ее поцеловал. Попрощавшись, я поспешила к стоянке. На ветровом стекле моей машины оказалась китайская розочка. Я всплакнула. Неразделенная любовь всегда исторгает у меня слезы. Я еще плаксивее, чем моя мать. Я взяла цветок и допила шампанское.

Через неделю Жозиас все же решил со мной связаться через оргкомитет выставки. Я не ответила. Еще через несколько дней получаю цветы и звуковую открытку, заигравшую «Love me Tender» еще до того, как я распечатала конверт. Открытку я спрятала, и коллеги мои чуть не померли от любопытства.

В открытке было написано.

«Прынцеса!

Я тебе не как низабуду.

У мене все из рук валитца. Хочю еще стобой повидатца. Мой телефон 2343 5434 звони он служебный.

Ради Бога.

С уваженеем

Жозиас».

Прочла я это только дома. Письмо растрогало меня. Я решила позвонить этому простому, нескладному, но искреннему человеку, который был по‑своему красив, хотя и грубоват, и обладал удивительно чистой душой. Ведь он любил, обожал меня и просил ответа ради Бога и с уважением.

Я позвонила. Подошла какая‑то женщина. Я сказала, что хочу поговорить с Жозиасом, и она тут же позвала его. Не очень‑то приятно звучал его голос в трубке, не говоря о вопиющих грамматических ошибках. Хотела было я отказаться, но мое сострадательное сердце заставило меня принять его приглашение поужинать.

Когда я приехала, он уже ждал меня на углу. На нем была голубая рубашка с коротким рукавом и бежевые брюки непонятно из какой ткани. Он протянул мне розу.

Улыбаясь, он сел в машину. Я сохраняла полнейшую серьезность. Понюхав розу, я положила ее на панель управления.

— Куда поедем?

— Да куда хочешь…

— Куда бы ты отвез любимую девушку?

— Не знаю…

— Или жену, или кузину, или подругу…

— Не знаю.

— Куда ты обычно ездишь с семьей?

— В этот самый… В универмаг.

— В универмаг?! Превосходная идея. Так и сделаем. В какой универмаг вы обычно ездите?

— Ну, в этот, в нашем районе который. А мы с тобой, может, в какой другой съездим?

— Ясное дело.

Мы подъехали к универмагу, где прежде я не бывала. Назывался он Северный торговый центр. Выйдя из переполненного лифта, мы решили сначала перекусить.

— Что будем есть?

— Выбирай, прынцесса…

— Каждый выбирает то, что хочет…

Я посмотрела на суши и стала ждать, что он предложит.

— Я, это, пиццу, стало быть…

— Пиццу?!

— Ну да, ее. С сыром.

— Я, пожалуй, тоже.

Он сконфузился, и мы поели молча. Принесли счет. Он непременно хотел оплатить сам, и я едва удержалась от замечания, что он от семьи отрывает. Бедняга! Но я промолчала, потому что заметила, что он без обручального кольца. А это знак того, что мы должны на время забыть, что он женат. Мы доели пиццу, и он пожал мне руку.

— Ндравишься ты мне, ну прямо до невозможности!

— У меня же есть парень. А с тобой я согласилась встретиться… сама не знаю почему.

— Мне охота тебя увидеть безо всего.

— Ты же написал: «С уважением».

— Да, с уважением и есть. Я тебя и пальцем не трону.

К вечеру меня так и подмывало исправлять ошибки в его речи, но вскоре я притерпелась и даже иной раз сама уснащала свою речь его словечками.

Он уговаривал меня поехать с ним в «гостиницу на час» в Пиньейрусе.

— Мне бы поглядеть только. Пальцем не трону я тебя.

— А ну как обманешь?

— Матерью клянусь.

— Поклянись лучше отцом.

— Отца нету, прынцесса…