Рука - Юз Алешковский Страница 66

Чего вдруг, гражданин Гуров, прервав меня, выпоинтересовались судьбой князя? Сами не понимаете природы странной ассоциации.

О князе ничего не расскажу вам… Вам нет дела до судьбы моихдрузей… Впрочем, настроение мое переменчивая штука. Князю удалось еще до войныбежать вместе с кузиной во Францию. Оттуда он перебрался в Штаты.Профессор-советолог. Однажды у министра я увидел его фото. Министр считал князяумным, но благородным врагом. Поэтому и мечтал от него избавиться. Но сампогорел, не успев подстроить князю автокатастрофу. О князе и о Пашке Вчерашкинееще будет у нас с вами речь впереди.

У вас, кстати, не пробудился интерес к собственномубудущему? Мне ведь оно известно до мельчайших деталей. Позвольте мне секундуподумать, что для вас тягостней и мучительней: известность или неизвестность.Вы, не задумываясь, уверяете, что страшней неизвестность. Логично. Но мы пойдемдругим путем. Вдруг известное ужаснет вас посильней, чем ужасают предчувствия?Рябов!.. Врачиху давай сюда. Пусть она подготовит гражданина Гурова к приемуинформации. Я не рискую сделать это без легкого наркоза…

Вот что будет с вами через пару дней после того, как ядоскажу свою мерзкую повесть, а вы расколетесь в зверском убийстве КоллективыЛьвовны Скотниковой… Расколетесь. Никуда не денетесь… Дайте пульс. Быстро!Пульс у вас, как у космонавта перед перегрузками… Вот что будет с вами черезпару дней: фамильные драгоценности я прикажу возвратить их законным владельцами наследникам, где бы они ни находились. Нам – графьям – это под силу. Весьантиквариат и картины будут вывезены, распроданы, а вырученные деньги подудобным предлогом я вручу людям, отсидевшим по вашей милости по десять и болеелет. Многие еще живы. Список всех заложенных вами – в моей папочке.

Освежить желаете в памяти ряд фамилий?.. Обойдетесь? Хорошо.Трофим и Трильби будут переданы в цирк. Я знаю одну милую и не жестокуюдрессировщицу… Электру, жену вашу, я поставлю… все-таки психотерапия – хорошаяштука: пульс ваш в порядке… я поставлю вашу жену в известность о том, что вы –убийца ее матери и, конечно, любовник. Интересно? Встать с коленей! Не умоляйтеменя, подонок! Не стучите зубами! Встать! Все будет так, как я говорю! На носусебе зарубите это! И это еще не все.

Дочь ваша будет дезавуирована, а сын ее от первого брака,внук ваш Федя, о существовании которого вы ни разу не заикнулись и,следовательно, у меня есть все основания полагать, что нет для вас существа насвете любимей и дороже, внук ваш Федя, славный, если справки не врут, молодойчеловек, узнает и о вас и о матери все до конца. До конца и со всемиподробностями! Дошло до вас это? ..

Вот – моя казнь! И все вы взглянете в глаза друг другу Долгобудете смотреть и не будет вам неотложки. И не молите меня, падаль, о смерти ио самых страшных пытках взамен на милость оставить в неведении жену и внука. Вмилости вам отказано! Потом они уйдут, дав подписку о неразглашении, и япристрелю вас как собаку. Сначала – в пах, потом – в живот, потом – в лоб.Виллу придется сжечь. Перед поджогом пули будут из вас вынуты. Пожарники – людидотошные. Часть бумажных денег я тоже уничтожу. Остальные раздам своимволкодавам. Вот и все. Н~ произойдет это не раньше, чем я доскажу свою мерзкуюповесть. Конец ее вам известен.

Я, как неудавшийся беллетрист, позволил себе пофиглярничатьс композицией… Повторяю: не бухайтесь в ноги Не про-хан-же!.. Не для того ямудохался четыре десятка лет в тюрьме своей жизни. Одним словом, пощады неждите., Вста-ать!

Очухайтесь. Посмотрите репортаж о совместном отчетепредставителей творческих союзов писателей, художников, композиторов икиношников перед своими заказчиками и работодателями – членами политбюро,генералитетом и несколькими тупыми представителями преступно оглупляемогодесятки лет народа. Мне зрелище сие особенно интересно… Я насчитал уже двадцатьтри знакомых рыла. Их произведения вы читали, слушали и смотрели. Вот ещетрое!.. Еще! Взгляните на лица! Взгляните! Восковой папирос. Бронзовоевнимание. Сглатывание торжественных слез. Лучащиеся из глаз клятвы верности.Взгляните на лица!

В моем московском сейфе лежат записи их застольных, прочихсветских и интимных разговоров. Все эти люди и многие им подобные ненавидят,презирают, считают сошедшей с ума советскую власть, а ее хозяев –бескультурными и бездуховными ничтожествами, выхолостившими души при подъеме покрутой лестнице к нынешним постам. Все это они анализируют, приходят к мрачнымвыводам о порочности всех этажей системы, хватаются за головы, рассказываютанекдотические подробности, но пишут они, падлы, при всем своем знании жизнистраны и народа, другое. И неизвестно, о чем думают, привычно лицедействуя вданный момент на отчетном сборище. Стыдно ли им блядской, жалкой двойной своейжизни? Чем и как они подпитывают силу, год за годом подавляющую совесть? А ведьдеятели эти еще не дегенерировали, как зачитавший клятву верности партии отимени писателей Валентин Катаев, чей одинокий драный парус, давно обретший скотскийпокой, желтеет от мочи и дерьма над высокой трибуной.

Вот встать бы сейчас нам с вами, на пару, спиной кпрезидиуму, лицом к полмиру, приникшему к экранам, и рассказать все ту же самуюмерзкую повесть о двух злодеях, двух героях своего времени, повязанных друг сдругом сознательной ненавистью к Дьявольской идее, по-разному раскусивших ее,по-разному ее разрушающих и мстящих. Один мстит за искалеченную в самоместестве жизнь. Другой угробил жизнь, глуша обиду на мертвые, ложные идеалыдетства и юности преступлениями, напрасным накопительством и развратом,опустошившим душу. Но кто из нас больший злодей – неизвестно… Неизвестно.Впрочем, попытка посчитать свою вину, по слабости души, относительной – пошлаяпопытка. Я виноват не больше и не меньше кого-то. Я виноват…