Инсектопедия - Хью Раффлз Страница 65

В наше время конкуренция более острая, а бизнес Забеиру стал замысловатее. У него есть целая сеть информаторов, рассеянных по городкам и деревням в окрестностях Ниамея, Тахуи, Маради, а также по ту сторону границы – на севере Нигерии; дело информаторов – отыскивать houara в периоды оскудения. На него также работают скупщики, каждый со сметой в триста тысяч КФА, которых он рассылает из Маради и Ниамея раздобывать насекомых в деревнях и на рынках. В этой сфере царит опасливость. Забеиру держит свои источники в секрете. Часто он скрывает и свое местонахождение: разводит конспирацию, перемещается потихоньку, старается внушить людям, что он находится в Маради и следит за поставками, а сам в это время ведет бизнес в Ниамее. В этой сфере царит опасливость, но она окупается: бывало, что за неделю Забеиру заколачивал миллион КФА.

Когда Забеиру находится в Маради, вы, скорее всего, найдете его на Касува Мата – Женском рынке. Это рынок, где торгуют преимущественно оптом; находится он на северной окраине города, и торгуют там в основном женщины. Касува Мата – перевалочный пункт для товаров, поступающих из сельской местности. С этого рынка они отправляются на Grand Marché и другие торговые площадки в городе, а также на рынки по всему Нигеру и закупщикам в Нигерию. На этом рынке у Забеиру есть свой магазин с хорошим ассортиментом. Туда отправляются посредники типа Хамиссу и женщины-сборщицы, привозящие houara на продажу из своих деревень.

У Забеиру есть четыре варианта для перепродажи: розничная торговля прямо в магазине, оптовая продажа торговцам с Касува Мата и другим торговцам из Маради, которые перепродают товар на местных рынках; отправка мешков с товаром на грузовиках, чтобы его сотрудники продавали товар в Зиндере, Тауе или Ниамее; либо он сам отвозит товар в Нигерию. В это время года, когда цены высоки, а предложение невелико, среди клиентов Забеиру много женщин, которые готовят насекомых, а их дети младшего школьного возраста продают их, разложив на железных подносах. Маленькие торговцы уверенно держат подносы на голове. Это популярная пикантная еда для перекуса: маленькие пакетики с пятью-шестью насекомыми, по двадцать пять КФА за пакет, покупают другие дети у начальных школ, а пакеты побольше, по пятьдесят КФА, – водители kabu-kabu, то есть моторикши. Они стоят и хрустят насекомыми, ожидая пассажиров.

Забеиру привел нас на запертый склад, находящийся за его магазином, и показал нам кое-что из своих запасов. Мешки с criquets: хватит на несколько месяцев, стоят два миллиона КФА, сказал он. В ближайшие несколько недель он будет наращивать запасы, пока в сельской местности не останется насекомых и цены не начнут расти. Тогда он выбросит их на рынок. Хороший бизнес, закивали мы все.

У него три жены и десять детей. Большой дом с двором, обнесенный стеной, неподалеку от Касува Маты. Процветание Забеиру в чем-то сродни его экспансивности. Мы с Каримом осторожно радуемся тому, что он решил взять нас под свое крыло. После двух часов езды мы делаем остановку в торговом городе Сабон-Маши, где он вызывается угостить нас завтраком – masa и сладким чаем. Еще часа через два мы приезжаем в деревню Дандасай.

В местной школе три учителя, один из них – Ибрагим, брат Забеиру. Он держится тихо и кротко, по манерам заметно отличается от старшего брата. Я думаю: наверно, он сопереживает своим ученикам. Он рассказывает, что у родителей школьников в этой деревне так мало наличных денег, что ему иногда страшно попросить у них десять КФА на учебные материалы. Он знакомит меня со своим коллегой Коммандо – поразительно высоким и худым мужчиной, в котором тоже чувствуется добродушие. Карим догадывается, что Забеиру раньше не бывал в Дандасае.

Последний отрезок пути мы проделываем по бездорожью, несколько раз поневоле останавливаемся спросить дорогу. Когда мы въезжаем в деревню, Забеиру приказывает детям, которые сбегаются нас приветствовать: бегите, скажите матерям, что он приехал покупать houara.

День оказался непростой. Забеиру, взяв на себя двойную роль – гида и антрепренера, решил, что мы должны увидеть процесс подготовки houara к продаже. Он принимается организовывать спектакль, вербовать подходящих женщин, но обнаруживает, что сборщицы еще не вернулись из буша, а свежих criquets ни у кого тут нет. Тем временем женщины, которых оповестили дети, появляются из своих домов с маленькими мешочками насекомых. Обычно они отправляются с ними на соседний рынок в Комаке, или в Сабон Маши, город побольше, но подальше, а по пятницам – в Маради, совсем большой и очень далекий. Обычно закупщики Забеиру ждут этих женщин на тех рынках. Но сегодня день особенный, и Забеиру располагается за нашим пикапом и принимается заключать сделки.

Он мало что успевает прежде, чем группа мужчин приходит пригласить нас на себе – церемонию, на которой младенцу дают имя. Идти надо на другой конец деревни, так что Забеиру приостанавливает торговлю, и мы едем по узким песчаным улочкам к маленькому дому, проходим во внутренний двор, крытый соломой, где для нас освободили первый ряд стульев. Имам занимает свое место на циновке, рядом с группой старейшин, и аудитория наблюдает, периодически вторя благословениям, меж тем как высшие лица совершают торжественную церемонию. Это медитативное, успокоительное действо; все с молчаливой серьезностью сосредоточены на молитвах. Но вскоре я замечаю, что у нас за спиной идут какие-то бурные дебаты. Оборачиваюсь: Забеиру снова занял свое место позади пикапа и торгуется с целой очередью женщин, которые пришли продавать houara.

Здесь нас встречают даже слишком радушно. После церемонии отец ребенка приглашает нас к столу первыми, до всех его остальных гостей. Карим, Бубе, Забеиру, Ибрагим и я с ними входим в маленькое круглое здание, и нам подают замысловатые блюда из проса и мяса. Выйдя из дома, мы узнаем, что сборщицы вернулись из буша.

Перед домом неподалеку спешно разводят огонь, и какая-то девушка (на которую это всё явно не производит особого впечатления) начинает греть воду в большом котле на глазах у немаленькой толпы. По мере развития процесса Забеиру подробно комментирует его для нас в стилистике журнала National Geographic и вновь и вновь напоминает мне: не упускайте случая, фотографируйте. Когда ему приносят houara, он кидает их в кипящую воду, берет у девушки палку и, не прекращая свою болтовню, заталкивает трепещущих насекомых глубоко в котел. Женщин, совершающих эту рутинную операцию ежедневно, не допускают в круг, и они уходят, чтобы заняться более неотложными делами. Мужчины поочередно тыкают палкой в котел, внимательно наблюдая за зрелищем, которое они, верно, видели невесть сколько раз, но меня оно крайне удивляет: когда эти желто-бурые насекомые кружатся в клокочущей воде, они быстро розовеют – вылитые вареные креветки – и в этот момент открывают роковую дверь в другие вселенные своих возможных судеб.

Насекомые варятся тридцать минут. Тем временем мы с Ибрагимом беседуем с maigari — старостой этой большой деревни – и еще несколькими мужчинами. Они говорят нам, что criquet pèlerin появлялись здесь шестьдесят лет назад, но с тех пор не возвращались. Эти пожилые мужчины помнят катастрофу, но, как и мужчины в Риджио Обандаваки, не любят о ней задумываться. Их волнует не тот апокалипсис, случающийся раз в жизни, а проблемы с менее экзотическими houara — например, с birdé, подтачивающими каждодневную продовольственную безопасность.