Инсектопедия - Хью Раффлз Страница 64

Спустя два дня нас становится четверо: Карим, Хамиссу, Бубе (обычно он работает водителем у «Врачей без границ») и я. Мы едем быстро, но осторожно – опасаясь фугасов – за окраину Маради по красной грунтовой дороге, которая идет по прямой линии и потому кажется бесконечной. Хамиссу, во всем белом, закутав лицо в полотняный шарф от пыли, сидит рядом со мной на заднем сиденье.

Поездки по деревням с Хамиссу были настоящим удовольствием. Все радовались его приезду. Его встречали улыбками и воодушевлением. Мужчины вскакивали, чтобы в шутку побороться с ним на руках. По-дружески подсмеивались над его застенчивостью. Свою коммерцию он вел весело, без напряга, тут не было никакой «экономики недоверия».

Утром он повел нас в буш знакомиться с женщинами, собирающими насекомых. Женщины помолились в шесть утра и после этого вышли из деревни; когда спустя четыре часа мы их нагнали, они успели далеко отойти от дома. Они показали нам, как находят houara под невысокими кустами, как тыкают в них просовыми стеблями, ловят их – проворным, уверенным движением одной руки, надламывают задние лапы самым бойким, чтобы не упрыгали, складывают их в полотняные сумки. В сентябре, сказали женщины, они бы каждый день набирали houara килограммами, получали бы от Хамиссу по две-три тысячи КФА и всё равно оставляли бы себе много houara, чтобы поесть. Houara заменяют мясо, сказали они, и мне вспомнился разговор во дворе у Махамана и Антуанетты в Ниамее. Они богаты белками и (в этом они тоже похожи на мясо) не являются каждодневной едой (а еще ими нельзя объедаться, иначе начнется понос и рвота). Они очень вкусны, если поджарить их с солью или истолочь в соус для блюд из проса. В сентябре их так много тут, на полях, что мы приводим с собой детей, чтобы помогали ловить.

Но теперь, в январе, по утрам слишком холодно, чтобы тащить сюда детей, и вообще насекомых практически нет. Посмотрите, какая жалкая добыча: чтобы наполнить эту сумку, понадобится два дня, а дадут нам всего сотню КФА. В это время года даже рост цен не компенсирует скудость предложения.

«Если доход невелик, зачем тратить столько времени на такую утомительную работу?» – спросил я по глупости.

Ответила пожилая женщина, с нескрываемым презрением: потому что мы голодаем. Потому что у нас нет денег. Потому что надо покупать еду. Потому что надо покупать одежду. Потому что надо как-то выживать.

Потому что через месяц у нас не будет даже этой пригоршни насекомых. Потому что в это время года мы больше ничем не можем заработать. Потому что это все-таки кое-что, а лучше хоть чем-то заниматься, чем сидеть дома сложа руки.

Она продолжала: выдаются годы, когда houara вообще не прилетают. Но когда они прилетают, это помогает нам подкопить денег. За выручку от лова мы можем купить растительное масло, пластиковые пакеты и всё остальное, что нам нужно для торговли masa — жаренными в масле пирогами из просяной муки. На доходы от торговли пирогами мы можем еще немножко отложить на будущее, купить детям что-то необходимое, слегка обезопасить себя на черный день. Бывают годы, когда в деревню прилетает столько houara, добавила она, что мы даже можем купить корову. Но вот чего мы не можем делать – запасать излишки на случай голода. Нет, насекомые хранятся долго, это не проблема, но мы не можем их запасать, потому что нуждаемся в живых деньгах.

Она снова принимается ловить насекомых под палящим солнцем, от которого негде укрыться. Мы следуем ее примеру, скоро начинаем носиться туда-сюда, гоняясь в пыли за houara. Лучше всего мне запомнилось, что у Бубе это отлично получалось, он продолжал охоту, когда мы с Каримом уже давно капитулировали, что Бубе не хотел уходить и что очень скоро мы, остальные, замерли под вечноголубым небом, наблюдая, как он роет землю в кустах и ликующе смеется, радуясь своему успеху.

Спустя несколько дней мы снова вчетвером миновали полицейские блокпосты и ехали, подскакивая на ухабах, по красной дороге, ведущей из Маради на север. На сей раз Хамиссу был занят другими делами, и нас сопровождал Забеиру, энергичный человек, сидевший на переднем сиденье рядом с Бубе и объяснявший скороговоркой на хауса, французском и английском, как он сделался крупнейшим торговцем criquets в Маради, если не во всей стране.

Начиная с периода 1968–1974 годов жестокая засуха и голод, усугубленные демографическими взрывами среди Schistocerca gregaria, уничтожили экономику Нигера, которая держалась на земляных орехах. Голод вынудил фермеров отказаться от выращивания культур на экспорт и вернуться к выращиванию того, что предназначалось для их собственного потребления, то есть тех растений, вытеснение которых подорвало безопасность фермеров. В Сахеле умерло, по разным оценкам, от пятидесяти до ста тысяч человек. В Нигере объемы производства земляных орехов снизились со ста девяноста одной тысячи метрических тонн в 1966 году до пятнадцати тысяч метрических тонн в 1975-м [344].

Но к середине семидесятых дыра в бюджете начала заполняться благодаря запасам урана – одному из крупнейших на планете месторождений, открытому Комиссией по атомной энергетике Франции на плато Аир. В лучшие годы уран приносил Нигеру 80 % с большим гаком от общей суммы доходов от экспорта, что стало основой для общенационального экономического бума.

Но в начале восьмидесятых, после аварии на острове Три-Майл и успехов движения против атомной энергетики в Европе и США, началось длительное падение цен на уран, и теперь они только начинают восстанавливаться [345]. В Нигере объемы добычи урана упали вместе с ценами, так что экономика снова столкнулась с дефицитом доходов и оказалась еще более зависима от милости международных институтов-доноров и их карательных финансовых предписаний.

В начале этого цикла урановый консорциум SOMAIR, мажоритарными акционерами которого были французы, построил в пустыне, в двухстах пятидесяти километрах севернее Агадеса, новый город для шахтеров. Это был Арлит, прозванный Petit Paris («маленький Париж») за свой комфорт, рассчитанный на экспатов: например, там были супермаркеты, которые снабжались товарами напрямую из Франции. Именно в Арлите Забеиру был чернорабочим до 1990 года, а потом ушел, получив в качестве выходного пособия сто пятьдесят тысяч КФА (примерно пятьсот пятьдесят американских долларов по тогдашнему курсу). Он вернулся в Маради и принялся присматриваться к рынкам. И вскоре обнаружил, что среди женщин велик спрос на criquets и что – в отличие от других популярных товаров – этим сектором не заправляют крупные торговцы. Alhazai из Маради не пришли в этот бизнес, и в нем задавали тон мелкие предприниматели.

Как рассказывает сам Забеиру, он предпринял решительные меры, чтобы сделаться первым в Нигере серьезным торговцем criquets. На свой стартовый капитал из Арлита он сделал запасы: скупил у деревенских сборщиков всех насекомых, каких только удалось. Заняв господствующую позицию на рынке, он снизил свою отпускную цену, чтобы вытеснить с рынка конкурентов. Сделавшись монополистом, снова поднял цены и вскоре возместил свои убытки.