Великий Китайский Файрвол - Джеймс Гриффитс Страница 50

Бадюцао родился в Шанхае в конце восьмидесятых (он попросил, чтобы я не раскрывал его точный возраст). Представитель поколения балинхоу, родившегося после 1980 года. Это было первое поколение, не заставшее правление Мао. Балинхоу, которому стереотипы приписывают избалованность и изнеженность, стало продуктом нового Китая – страны, которая всегда была на подъеме и где партия прочно стояла у власти. Пропасть между ними и их родителями иногда была колоссальной, что логично: люди, чья юность прошла в тяжелом труде на ферме в захолустье, заводят детей, а у тех мир состоит из торговых центров, «Айфонов» и свиданий на одну ночь⁴⁸¹.

«Молодое поколение верит только в официальные заявления. Некоторые даже считают, что противоречить официальной линии – это ересь. Они не утруждают себя проверкой фактов», – жаловался в 2013 году писатель Мужун Сюэцунь, добавляя: «Китайские миллениалы разъелись до ожирения на кока-коле и гамбургерах»⁴⁸².

В XIX веке Шанхай поделили между собой США, Великобритания и Франция. Они вынудили цинское правительство подписать международные соглашения и предоставить иностранным державам самоуправляемые концессии. Оттого Шанхай не был похож на типичный китайский город. Там не только находили убежище и евреи, бежавшие из Европы во время Второй мировой, и китайские республиканцы в последние дни империи, но и проходили самые жестокие коммунистические мятежи и чистки. Буржуазное космополитичное городское население при Мао пострадало особенно сильно – сперва в борьбе с правоуклонистами, а затем от культурной революции. Сотни тысяч человек были убиты, а нескольким миллионам пришлось переселиться на новое место жительства.

Безумная волна репрессий разрушила жизнь бабушки и дедушки Бадюцао по отцовской линии. Они работали на киностудии, но то, что они делали, не удовлетворяло чиновников, как рассказал Бадюцао. В итоге их отправили на перевоспитание в трудовой лагерь.

Старики еще помнили Китай до Мао. Балинхоу уже видели и политику открытости, и интернет. Поколение родителей Бадюцао ничего не знало, кроме партии. Их взросление пришлось на культурную революцию. Вместо религии, культуры и истории у них был только Мао. Когда идеология, которой подчинялись их жизни, погрузила страну в пучины голода, убийств и гражданской войны, они остались ни с чем. «Для поколения моих родителей важны только деньги, – говорит Бадюцао. – Деньги стали самым важным в их жизни, чем-то таким, что могло уберечь от неприятностей».

Родители с сыном разошлись на почве неприятия политической деятельности. Умный, творческий и прямой Бадюцао хотел изменить Китай к лучшему. Его отец желал, чтобы сын стал стоматологом или парикмахером: у людей таких профессий редко бывают проблемы с властями. Бадюцао подал документы на юридический факультет, мечтая оказаться в рядах храбрых, подвергающихся постоянным нападкам правозащитников. Родителям он дипломатично сказал, что собирается заниматься судебным арбитражем.

Из Китая он уехал отчасти по настоянию отца, который видел в таланте и бунтарской натуре сына большую опасность. «Когда я был подростком, шла постоянная борьба. Мы очень часто ссорились», – рассказывает Бадюцао. Когда-то отец подумывал переехать в Австралию. Вот и сейчас он снова об этом заговорил. И вот так, с холодным прагматизмом истинных шанхайцев, они остановили свой выбор на Аделаиде. В Австралии действовала балльная система выдачи въездных виз, а в южной Австралии с ее низкой рождаемостью молодые иммигранты вроде Бадюцао ценились больше.

Оказавшись в безопасности, Бадюцао все чаще и чаще стал писать на Weibo. Чем популярнее становились его работы, чем больше каждая из них собирала репостов и комментариев, тем выше была вероятность их удаления службой цензуры сайта. Через какое-то время публикации, которые хотя бы с натяжкой можно было посчитать спорными, немедленно удалялись, словно кто-то стоял у него за спиной и заглядывал через плечо. В один прекрасный день он ввел свои учетные данные и увидел сообщение об ошибке: его аккаунт удалили.

Бадюцао стал участником «Партии реинкарнации»⁴⁸³, группы популярных Weibo-блогеров, затеявших с цензорами игру в кошки-мышки. «Мы делали то же, что и Далай-лама, – раз за разом перерождались», – говорит он. За аккаунтом @Badiucao2 последовали @Badiucao3 и 4. За один раз он регистрировал несколько десятков аккаунтов, а когда какой-то из них удаляли, переходил на следующий. Впрочем, цензоров это не остановило, и вскоре эта тактика стала неэффективной.

Как только Си Цзиньпин и его главный цензор Лу Вэй провозгласили политику нулевой терпимости к инакомыслию, дни Weibo в качестве площадки для более или менее свободной общественной дискуссии были сочтены. Сервис ввел авторизацию по настоящим именам, аккаунты привязывались к номерам мобильных телефонов или удостоверениям личности. Регистрировать новые аккаунты стало гораздо сложнее. «Больше я этим заниматься не мог: смысла не было, – вспоминает Бадюцао. – Удаляли каждый рисунок. Если я хотел зарегистрировать новый аккаунт, нужно было либо указать номер своего паспорта, либо найти кого-то, кто возьмет этот риск на себя».

WeChat, еще одна популярная в Китае социальная сеть, тоже не годилась. Тогда это в основном был мессенджер для частных бесед, а все опции в нем, хоть как-то связанные с обменом информацией, цензурировались точно так же, как в Weibo. Где-то в районе @Badiucao33 он сдался и перекочевал в Twitter. Для большинства китайцев он был недоступен, но хотя бы предоставлял возможность безопасно выкладывать рисунки, а оттуда, в теории, они могли снова попасть в Китай через Великий файрвол.

И вот мы взбираемся на вершину горы Лофти и вместе с другими любителями пешего туризма сидим в маленьком кафе с видом на город. Я вижу, что эта интернет-ссылка не дает ему покоя. Бадюцао оставил свой телефон в машине, до которой нужно идти час. Без телефона ему явно не по себе. Он засыпает меня вопросами о том, как обстоят дела у Twitter. В то время он испытывал финансовые трудности и, по слухам, подыскивал покупателя. Утратив аккаунты в Weibo и WeChat, Бадюцао боялся потерять и последнее свое прибежище. Бадюцао беспокоило и то, что, постепенно укореняясь в Австралии, он теряет связь со страной, в которой родился. В отличие от Twitter, в Weibo не получится просматривать посты без учетной записи, и Бадюцао переживает, что в отрыве от онлайн-обсуждения и политической инициативы снизу его карикатуры устареют и потеряют остроту, а сам он превратится в очередного бесполезного иностранного оппозиционера, который воюет за проблемы вчерашнего дня.

* * *

Когда пишешь о цензуре в Китае, больше всего поражает изобретательность, с которой блогеры и оппозиционеры находят способы хотя бы временно обойти блокировки. На Weibo пользователи обсуждают запретные темы, используя кодовые обозначения или омонимы. Например, если пишут «64» или «35 мая» – значит, говорят о событиях 4 июня на Тяньаньмэнь. «Речной краб» – омоним китайского слова, означающего «согласованный», что само по себе эвфемизм цензуры.

По иронии судьбы китайский язык идеально подходит для обхода фильтров по ключевым словам. Если в английском все слова заменять омонимами, очень скоро получится полная бессмыслица. В китайском же можно выбирать среди тысяч возможных иероглифов как раз такие, которые способны завуалировать смысл, но сохранить при этом звучание слова. Однако и такая тактика обычно дает пользователям лишь небольшую фору. Сегодня количество запрещенных ключевых слов, связанных с Тяньаньмэнь, исчисляется уже сотнями⁴⁸⁴. По сравнению с противниками запас времени и ресурсов у цензоров ничем не ограничен, благодаря чему можно взять измором даже самых стойких интернет-оппозиционеров.