Античный мир «Игры престолов» - Айеле Лушкау Страница 36

Помимо склонности к применению магии, Медея и Цирцея имеют довольно важное сходство с Еленой Троянской: все они произошли от божественных существ. Медея и Цирцея – от Солнца, Елена, у которой есть способности к зельеварению, – дочь Зевса, главного бога греческого пантеона. Эта божественная связь частично объясняет их тягу к сверхъестественному: как и их родители, они способны на большее, чем простые смертные, и, возможно, подобно богам, их не сильно заботят угрызения совести. Такое же хладнокровие полубога и репутация обладателя сверхъестественных способностей не присущи ни одной из женщин Вестероса, но свойственны загадочному Востоку. Отдаленные уголки всегда были пристанищем магии: Медея пришла с Черного моря – области, считавшейся загадочной для большинства греков пятого века, – а слава о ее колдовских способностях доходила до Римской империи. Волшебные нимфы, с которыми сталкивается Одиссей, не просто не совсем человеческие создания, они живут на необитаемых островах Средиземноморья – области, которую люди еще не смогли полностью исследовать, где может произойти все что угодно (на другом острове Одиссей встречает Циклопа – одноглазого монстра, который пировал с его людьми, но усердно защищал свое стадо овец – он тоже сына бога). Пришельцы из дальних неизведанных земель легко вселяют ужас и восхищение, а отсюда и до сверхъестественных сил недалеко. Для Вестероса лучше оставаться подальше от всего сверхъестественного, в том числе и от Мелисандры из Асшая – места настолько далекого, что ни один из персонажей ни разу не бывал там, которое никто не может с точностью описать, расположенное в самых отдаленных уголках карт.

Табличка с проклятием, середина I в. до н. э. Рим, термы Диолектиана, Национальный римский музей

Мелисандра, или Красная женщина, как ее называют, жрица Р’глора, огненного божества, которому поклоняются, разжигая большие костры. В греко-римском мире поклонялись Солнцу во многих обличьях, включая Гелиоса, антропоморфическое существо. Также существовал восточный культ под названием «митраизм», популярный среди солдат, – его главный герой, Митра, был известен тем, что пировал с богом солнца Солом. В связи с Солнцем и перерождением митраизм считается предшественником христианства; римляне полагали, что он имел персидские и зороастрийские корни ^[35]. В Персии, где богом империи и великим владыкой был Ахура-Мазда (Ормазд), высшей добродетелью считалось вступить в битву с приспешниками зла. Зороастризм концентрировался вокруг огня: молитвы произносились при свете (солнца или огня), а во времена Ахеменидской и Сасанидской империй огромные священные костры горели днем и ночью по всей стране.

Эта бессмертная борьба между светом и тьмой делает Мелисандру еще более интересной: жрица света и приспешница огня она тем не менее прибывает из города теней Асшая и проповедует взаимосвязь света и тьмы – догмат одного из течений зороастризма под названием «зурванизм». Ее главной миссией, однако, является поиск Азора Ахая, «обещанного принца», которого она находит в суровом Станнисе Баратеоне. Что именно возрожденный Азор Ахай должен совершить, до сих пор непонятно, но взгляд жрицы на него мессианский и загадочный, а ее методы демонстрируют уже знакомое безразличие к моральным устоям. Женщины с явными сверхъестественными способностями однозначно могли служить культам древних мифов: женщины – последовательницы Диониса или Бахуса – изображались необычными, сильными, вспыльчивыми и опасными, как их бог. Но ведьмы и колдуньи, как Медея, обычно рассматривались по-другому, – как независимые посланницы, которые были устрашающими, так как могли разорвать связь с человеческим обществом и собственной зависимостью. Таким образом, Мелисандра объединяет две разные концепции женщины со сверхъестественными способностями: с одной стороны, властная автономная фигура, отделенная от общества, но обладающая большим авторитетом; с другой стороны, представительница религии, которая по своей природе требует поклонения каждого и распространяется как дикий огонь.

Рельеф из митреума в Фиано Романо, II–III вв. Париж, Лувр

На момент нашей первой встречи с Мелисандрой она уже заняла свое положение при дворе Станниса. Она дает советы королю, сидит рядом с ним на пирах, проникла в ближний круг королевы и имеет все увеличивающееся влияние на его людей. Оно столь велико, что жрица даже убеждает Станниса отречься от поклонения Семерым, сжечь их статуи и принять веру в Р’глора. О новой религии Станниса теперь заявляет даже его знамя, на котором изображен скачущий олень дома Баратеонов, окруженный пламенем Владыки Света. Вера в Р’глора распространена также и в вольных городах, и это дает нам понять, что Мелисандра не единственная ее последовательница и смогла приобщить свой культ к политической власти, а иконоборчество жрицы предполагает, что ее целью является не только найти Азора Ахая, но также обращать в свою веру, чтобы расширить круг поклоняющихся. Тем временем тяготы гражданской войны, масштабные разрушения и приближение зимы означают, что Вестерос созрел как для принятия новых вероисповеданий, так и для восстановления старых, и Серсея это понимает, когда пытается использовать заново возрожденную церковь Семерых. Чем больше фермеров, торговцев, межевых рыцарей и представителей других классов находится на грани бедности, разница между благосостоянием церкви и нищетой людей становится устрашающей, пока одного верховного септона насильно не сменить другим. Новый лидер церкви больше заинтересован в жесткой политике. Как и Мелисандра, он желает контролировать королевскую семью, сначала пообещав им то, чего они хотят (Мелисандра предлагает власть, септон – деньги), а затем, накопив достаточно власти и влияния, начать действовать по собственному плану.

Процесс, в котором религии приходят в упадок и возносятся, крепко зафиксирован в Античности, особенно в восхождении христианства. Римская империя объединяла людей различных религий, включая многочисленные версии политеизма, да и сам Рим впоследствии стал местом различных форм поклонения. Для римлян было важно поддерживать баланс в вероисповедании, что означало, что они должны были быть уверены, что боги довольны Римом и его делами во все времена. Чтобы в этом убедиться, каждое публичное действие начинали с получения покровительства, которое включало в себя выяснение отношения богов к этому действию с помощью различных техник гадания: по внутренностям животных, расположению птиц в небе, по священным цыплятам и т. д. Божественная немилость приостанавливала любое действие до тех пор, пока не устранят проблему, замеченную богами и не восстановится баланс. Пока никто не пытался расстроить этот шаткий баланс, римляне не противились никаким вероисповеданиям и с радостью позволяли им сосуществовать. В целом религии подавлялись лишь по политическим соображениям, так как римляне были довольно хорошо осведомлены, что вера укрепляет политическую сплоченность народа, а также что религиозные союзы могут быть удобным прикрытием для различных видов нелегальных заговоров, не говоря уже о других аморальных поступках.