Когда мы перестали понимать мир - Бенхамин Лабатут Страница 20

На открытие собралось столько гостей, что полицейским пришлось разгонять людей, толпившихся в дверях, чтобы никого не раздавили. Критики разделились на два непримиримых лагеря: одни обличали полный упадок современного искусства, другие ликовали, ведь родилась новая форма самовыражения, по сравнению с которой эксперименты дадаистов – детский утренник. Даже во Франции, привычной ко всему эксцентричному, выставку не поняли. Несколько месяцев ходили слухи о том, что герцог де Бройль растратил семейное состояние, чтобы почтить память одного из любовников. Когда Луи прочитал газетную статью, автор которой безжалостно насмехался над картинами Жан-Батиста (его работы де Бройль повесил в отдельном зале), он заперся в особняке вместе с картинами всех европейских сумасшедших и не впускал никого, кроме сестры Полин. Она приносила ему еду, которую он оставлял за дверью, даже не притронувшись.

Полин решила, что Луи морит себя голодом, и умоляла старшего брата вмешаться. Двадцать минут Морис стучал в дверь особняка. Ему не открыли. Тогда он прострелил замок и вошел в дом вместе с пятью слугами. Собирался силком увезти брата на лечение. Он шел по коридорам и залам, уставленным статуями из мусора, и звал брата; впервые видел сцены из ада, нарисованные пастелью, а потом дошел до главного помещения выставки, где стояла точная копия собора Нотр-Дам, настолько детальная, что можно было различить черты каждой гаргульи. Собор был целиком сделан из экскрементов. Морис пришел в ярость и едва ли не бегом ринулся в спальню верхнего этажа, где ожидал увидеть истощенного неумытого брата или, того хуже, – его бездыханное тело. Каково же было его удивление, когда в спальне он обнаружил Луи, одетого в бархатный синий костюм, по фигуре, со свежей стрижкой и аккуратно уложенными усами. Он курил тонкую сигарету и широко улыбался, глядя на брата блестящими, как в детстве, глазами.

– Морис, – сказал он, протягивая брату стопку бумаг, как ни в чем не бывало. – По-твоему, я сошел с ума?

Два месяца спустя Луи де Бройль презентовал теорию, которая сделала его знаменитым. Свои открытия он описал в докторской диссертации 1924 года, которую назвал со свойственной ему скромностью «Исследования квантовой теории». Члены комиссии пришли в недоумение. На защите он говорил монотонно, убаюкивающим голосом, а как только закончил, сразу же покинул аудиторию, так и не узнав, защитился или нет – экзаменаторы не нашлись что сказать в ответ на услышанное.

– В современной физической науке есть ложные доктрины, которые напускают темные чары на наше воображение, – заявил де Бройль тонким гнусавым голосом. – Больше века мы делим все явления на два лагеря: атомы и частицы твердой материи и бестелесные световые волны, которые распространяются по морю проводящего свет эфира. Но больше нельзя разделять эти два лагеря. Пора объединить их, создав одну теорию, которая бы объяснила множество форм их взаимодействия. Первый шаг к такой теории сделал наш коллега Альберт Эйнштейн; уже двадцать лет назад он заявил, что свет – не просто волна; в нем содержатся частицы энергии, те самые фотоны, концентрированная энергия, которая перемещается на волнах света. Одни сомневались в достоверности этой гипотезы, другие захотели закрыть глаза и не видеть новый путь, который она открыла нам. Долой самообман; свершилась настоящая революция. Речь идет о самом ценном предмете физики, о свете, который позволяет не просто увидеть формы, в которых предстает этот мир, но и указывает нам на звезды, рассыпанные по рукам галактик, и на сердце внутри каждого предмета. Однако это явление имеет не единичную, а двойную природу. Свет существует в двух формах. Поэтому нельзя применять к нему те же критерии, какие мы применяем к другим явлениям окружающего мира. Свет – это и волна, и частица, он существует в двух режимах, и две его сущности так же противоположны друг другу, как лики двуликого Януса. Свет, как древнеримское божество, сочетает в себе противоположные свойства: в нем есть и продолжительное, и рассеянное; отдельное и частное. Противники этого открытия утверждают, якобы новая вера требует отказаться от здравого смысла. Вот что я скажу: любая материя дуальна! Двойственность характерна не только свету, но каждому атому, из которого Бог сотворил Вселенную. В своей диссертации я доказал, что каждой частице материи, будь то электрон или протон, соответствует своя волна, которая переносит ее в пространстве. Знаю, что многие не поверят моим доводам. Признаюсь: я работал над диссертацией в одиночку. Я понимаю, она покажется странной, и готов понести наказание, если моя теория окажется ошибкой. Но сегодня я могу с полной уверенностью сказать, что все предметы существуют в двух формах, всё не то, чем кажется. Камень в руках у мальчишки, который целится в воробья на ветке, может утечь, как вода сквозь пальцы.

Де Бройль свихнулся.

Когда в 1905 году Эйнштейн сделал предположение о том, что свет – это «частица и волна одновременно», все решили, что он зашел слишком далеко. Критики рассудили, что свет нематериален, поэтому может существовать в такой необычной форме. Однако материя твердая. Непостижимо, чтобы она вела себя как волна. Невозможно найти более противоположные явления. Частица материи, если посудить, подобна крохотному золотому слитку: существует в определенном пространстве и занимает только одно место. Смотришь на нее и знаешь, где она в каждый момент времени, потому что ее масса сконцентрирована. По этой же причине частица материи отскочит от поверхности, если ее бросить, и упадет в конкретную точку. Волны, напротив, подобны морской воде: большие и широкие, растягиваются по поверхности. Потому они могут одновременно существовать в разных положениях. Если волна ударится о камень, то обогнет его и продолжит свой бег. Если две волны столкнутся, то могут уничтожить друг друга и исчезнуть, а могут пройти насквозь, и ничего им не будет. Когда волна разбивается о берег, она накрывает его в нескольких местах, и везде в свое время. Два этих явления имеют противоположную и противоречащую природу. Они антагонисты. И тем не менее де Бройль утверждал, что все атомы, как и свет, имеют двойственную природу. Иногда ведут себя как волны, а иногда – как частицы.

Гипотеза де Бройля настолько противоречила знанию, принятому в его время, что члены комиссии не понимали, как оценивать ее. Не может одна диссертация заставить их радикально сменить взгляд на материю. В комиссии, помимо приглашенного профессора Коллеж де Франс Поля Ланжевена, сидели три светила Сорбонны: Нобелевский лауреат по физике Жан-Батист Перрен, знаменитый математик Эли Картан и кристаллограф Шарль-Виктор Можен. Однако ни один из них не понял революционную гипотезу де Бройля. Можен отказался принимать на веру факт существования волн в материи. Перрен написал Морису, которому не терпелось узнать, получит ли брат докторскую степень: «Твой брат весьма умен – это всё, что я могу сказать». Ланжевен ничего не сказал, но отправил копию диссертации Альберту Эйнштейну – вдруг корифей науки сможет разобраться в теории этого заносчивого французского герцога.

Ждать ответа от Эйнштейна пришлось несколько месяцев.

Ожидание затягивалось, и Ланжевен уже было решил, что письмо потерялось по пути. Университет торопил членов комиссии с решением, и тогда он отправил еще одно письмо, в котором интересовался, удалось ли взглянуть на диссертацию и не бессмыслица ли это.